Незадолго до поимки Лии произошли сразу два масштабных бунта в разных концах Континента. Сразу две семьи заявили о своих притязаниях на трон, завуалировав истинные интересы массовым недовольством сокращающихся ресурсов и беспредела правящей фамилии. Впрочем, мятежи были довольно быстро подавлены. Мной. Нельзя было позволить заняться этим самому императору, иначе он бы понял, кто стоял за ними.

А потом её дикий страх. Впервые страх. Жуткий ужас и неприятие. Впервые она отказывается впустить меня в себя. Она просит, заклинает, не стирать её воспоминаний, не понимая, что там, в душе, я уже давно стою на коленях перед ней, в немом призыве простить за то, что собираюсь сделать. И её боль…Чёрным цунами по кончикам пальцев, по венам к сердцу, к сознанию. Так больно, что хочется выть вместе с ней, и кровь подступает к горлу, а я судорожно глотаю, чтобы не вырвало. Не показать свою слабость. Не показать, как захлёбывается в боли душа, как её корёжит от каждого крика девочки. Когда-нибудь они все заплатят за твои слёзы, Лия. Мы вместе призовём их к ответу. В тот день я убил нас обоих.

А потом проклятое время, растянувшиеся в десятилетия, в которых каждый день был похож на другой. Поддержка императора и новые земли, которыми мне предстояло управлять. Жена, которую я не видел годами. Селена Мантелла. Дочь самой влиятельной после Мортиферов фамилии. Кто-то считал её красивой, кто-то завидовал статусу и влиянию её отца, кто-то подсчитывал, сколько выиграли Мантелла на родстве с Мортиферами. Я же смотрел на её светлые волосы, точёную фигуру и думал о том, что, именно благодаря свадьбе с ней, Лия всё ещё жива. В другом мире. Возможно, с другим мужчиной…но жива, дышит, смеётся, мечтает.

Это была более чем веская причина периодически покрывать Селену в надежде, что она понесёт, и мне не нужно будет больше трахать её. Мне не нужен был этот ребенок. Но он мог стать гарантом нашей связи с Мантелла – владельцем целой армии высококлассных контрактников на Континенте. Солдат, которые были преданы императору. Но преданы до тех пор, пока я служил ему. Несколько сотен тысяч душ в этом мире и десятки тысяч из других миров. Армия, которая обещала гибель всему Континенту, если он не сложит голову передо Мортиферами.

Но никто не знал, что каждый гребаный день я ее ждал, искал, выворачивал наизнанку эти проклятые миры, взывал к нашей связи, отдавая ей картинки, тысячи картинок. Она должна была их почувствовать. Должна! И она почувствовала. Спустя семнадцать лет. Первый раз, впустив меня в свой сон, а дальше по нарастающей. Я нашел, уловил сигнал и уже мог навести справки. Я узнал о ней все. Только одному дьяволу известно, как я выл от ревности, когда мне донесли о ее замужестве, как я рушил стены, убивал и жаждал смерти. Много смерти. Так много, чтобы, нажравшись чужой боли, не думать о ней, не представлять с другим, не разлагаться от бессильного яда ненависти, чтобы не желать убить ее. Найти и вырвать ей сердце, а потом сдохнуть и самому. Но это я сделал. Я отправил ее туда и винить могу только себя. Резать до крови, до кости собственные пальцы, чтобы с наслаждением пожирать и собственную боль, вспоминая, как ласкал ее тело этими руками.

Винить не в том, что стер ей память, а в том, что позволил себе слабость…Когда-то давно.

Я позволил себе полюбить её.

Она отдалялась. После того вечера у императора Лия сделала ровно два шага назад в ответ на мой один вперёд. Избегала встреч, скрываясь в своей спальне. И дрожа в страхе от понимания, что никакие двери не могут удержать меня. Сидела на кровати часами, уставившись в одну точку, обхватив руками плечи и вздрагивая от каждого звука. Человек не бывает более беспомощным, чем тогда, когда рушатся его понятие о реальности. Когда твой мир летит ко всем чертям, разбиваясь на части, и всё, что тебе казалось незыблемым и постоянным, разрушается и крошится на твоих глазах, то очень легко потерять себя среди тех ошмётков реальности, которая пока ещё теплится. И люди чаще всего выбирают полное отрицание произошедшего. Жизнь в иллюзии не так плоха, если даёт гарантию наступления завтра.