- Адам. – пытаюсь его остановить, не хочу, чтобы он трахал меня в квартире, когда за стенкой папа. Он хоть и под действием лекарств, но может услышать. – Тут папа…

Гром не слышит мою просьбу, усаживает на окно и раздвигает ноги, проникая тут же в лоно пальцами. Холодные фаланги приятно растягивают влажные стенки, заставляя меня протяжно стонать против воли.

Адам напоминает мне безумца со слетевшей крышей.

- Попроси меня о помощи, Ева, и я помогу тебе по старой дружбе. – говорит он, прикусывая нижнюю губу, и расстёгивая брюки. Я слышу, как пряжка его ремня ударяется о батарею. Чувствую, как он резко входит меня, наполняя до отказа. – Решу все твои проблемы.

Впиваюсь зубами в плечо Грома, чтобы не закричать. Стискиваю с такой силой, что Адам начинает шипеть от боли. Из меня рвутся душераздирающие крики.

Его член ходит во мне как поршень. Поступательные движения поднимают во мне шквал удовольствия. Чистое наслаждение. От этого безумного, болезненного трения начинает искрить, зарождая пожар. Становится жарко. Мы покрываемся липкой испариной, приклеивающей нас к друг другу ещё сильнее.

Мы забываем о прошлом, погружаясь в это безумное настоящее, где есть просто мужчина и женщина, желающие друг друга до потери пульса. Перестаю сопротивляться притяжению, обхватываю ногами торс Адама. Хочу его.

- Адам… - мне нравится произносить его имя. Я очень скучала по невыносимо красивому парню, выросшему в дикого мужчину. – Адам!

- Покричи для меня. - Гром нажимает пальцами на челюсть, заставляя отпустить его плечо и посмотреть в глаза моему личному кошмару. – Хочу смотреть в твои бесстыжие глаза, Ева.

Гром целует меня, выпивает до дна, не оставляя мне ничего.

После секса в груди теплеет, трудно ненавидеть Грома после оргазма. Если быть откровенной, мне вообще трудно ненавидеть Адама. Не могу поверить, что человек, оплачивавший раньше моих репетиторов стал чужим. Пять лет назад мы заботились друг о друге, любили до потери сознания.

Гром заправляет рубашку в штаны и застёгивает ширинку, после чего, как ни в чём небывало, включает чайник. Уходить он явно не собирается и чувствует себя максимально расковано в нашей квартире.

- Что ты хочешь от меня? – спрашиваю его осторожно, рассматривая своё отражение в микроволновке. Растрёпанная и потерянная. Кошмар. На меня без слёз не взглянуть. – Как видишь, бумеранг справедливости уже мне прилетел за то, что я бросила тебя. Смысла мстить нет.

- Ты признаёшь, что пять лет назад ты бросила меня и помчалась в Москву за возможностями? – задаёт мне вопрос Гром, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. Он заметно подобрел, не пытается придушить меня. Но в глазах всё равно пляшет обида, граничащая с ненавистью.

- Да. – отвечаю ему тихо, быстро вытирая крупную слезу со щеки. – Доволен? Закрыл гештальт?

- Не попытаешься даже оправдаться? – становится страшно при виде сжатых кулаков Грома. Знаю, что не ударит и всё равно внутри меня всё сжимается в тугой узел. Не хочу, чтобы он так смотрел на меня.

- Нет. – мой голос еле слышен. Хочется расплакаться, забраться к нему на ручки и попросить перестать изматывать мне душу, но вместо этого я собираюсь и отбрасываю плаксивые эмоции.

Я написала ему письмо, где всё объяснила. Если ему этого недостаточно, то добавить мне нечего.

- Спасибо и на этом. – говорит он сухо, определённо сдерживаясь. – К твоему сведению, я не испытываю ликования от, как ты выразилась, бумеранга справедливости. Хотел бы, но не могу.

Свист чайника прерывает наш разговор, заполняет тяжёлую паузу и недосказанность. Я боюсь двинуться с места, нарушить хрупкое перемирие.