Я была уверена, что она не ответит, как не ответила утром нам с матерью, но девочка тихо прошептала:

— Мила. И я не мелочь. Я ребенок. Мелочь маме керы дают, когда к ней приходят.

Первой мыслью было восхищение тем, как чисто говорит девочка. Смысл услышанного дошел, только когда Арквил бросил на меня полный упрека взгляд. Кровь ударила в голову, а внутри все сжалось. Захотелось броситься в воду, убежать в лес. Да что угодно, только не думать о том, что кер отнес все сказанное на мой счет! Я же сказала ему, что Мила моя дочка!

Пока я боролась со стыдом, мужчина лениво поднял руку, вызывая волну магии. Буквально секунду спустя из воды вылетела знакомая тряпичная кукла и плюхнулась на помост перед племянницей.

— Лисси! — она схватила ее, будто игрушку могли отнять, и крепко-крепко прижала к себе.

Ох! Ничего себе! Но почему он тогда Милу из воды магией не вытащил? Зачем нырял сам?

— Что надо сказать? — строго спросил мужчина, но строгость эта была явно напускная.

— Что? — малышка округлила глаза, не понимая, чего от нее хотят.

— Спасибо, — я поспешила поблагодарить, и тут же пожалела о том, что вообще подала голос.

Арквил посмотрел на меня так, словно перед ним был нечистый немой.

— Буду ждать вас в замке, — холодно сказал он, поднимаясь на ноги.

***

Малышка, тем временем, потеряла ко мне всякий интерес, переключившись на свою куклу.

— Плохая Лисси, плохая! — шепотом повторяла она. — Лисси надо наказать.

С этими словами она ударила куклой о доски помоста.

— Будешь знать, как от меня убегать!

— Подожди, подожди… — я попыталась забрать у нее игрушку, но Мила ловко встала, продолжая колотить куклой о доски.

— Золотце мое, но нельзя же так обижать Лисси, — попыталась урезонить ее я.

— Я не золотце, я Мила, — насупилась девочка. — Вы что, тупая?

Сказано это было с такой детской непосредственностью, что я сразу поняла, что ребенок сейчас лишь повторяет слова взрослых, которые слышала до этого много и много раз.

Елена, моя сестра, старше меня на пять лет. Я помнила, что она всегда отдавала мне все самое вкусное и защищала от гнева отчима, зачастую получая от него побои за нас двоих. Помню ее открытый взгляд и добрую улыбку, задорный смех. Но когда ей исполнилось восемнадцать, ее отправили в город. Я не знала, почему она должна была уехать, ведь в нашей деревне за ней бегали трое женихов. Хотя сейчас я понимаю, что без приданого ее все равно никто бы не взял.

Помню, как я долго плакала, обнимая ее, просила остаться. Мать сказала, что Елена утроится в городе прачкой и будет иногда приезжать. И хоть я была еще не слишком взрослой, но уже тогда я знала, что это ложь. За пять лет Елена так ни разу нас и не посетила.

Отчим, когда выгонял Милу из дома, кричал, что ее привезли из борделя. И памятуя, с какой легкостью он избавился и от меня, я начинала понимать весь ужас произошедшего с сестрой. Жива ли она? Все ли с ней хорошо? Почему решилась отправить домой ребенка только сейчас? И почему вообще решилась на это? Вопросов было больше, чем ответов.

Во всех этих переживаниях был один несомненный плюс – о своей судьбе горевать было некогда. Я даже больше о маме думала, не в силах представить, как она теперь одна справится со всем объемом домашней работы и уходом за скотиной.

— Мила, а расскажи, что случилось с мамой? Почему тебя к нам отправили? — осторожно спросила я, боясь расстроить девочку.

— Заболела, ее доктор забрал.

— Я сестра твоей мамы, Мила, — сдавленно объяснила я девочке, — я буду заботиться о тебе.

— У хромой Ирмы тоже была сестра, — меланхолично отозвалась племянница.

— А кто это — хромая Ирма?