– Стой, хлопец! – донеслось сзади. Словно паук, спрыгнул с дерева на Михаила страх, и так же неожиданно, как и в прошлый раз, словно из-под земли вырос тот, лохматый. Потом еще, и еще, и вот уже их десятка два. Все они разномастные и по одежде, и по упитанности, и по тому, кто как себя вел.

– Ну что, Сквалыга? И правда придурочный пацан, сам пришел. Сивый и ты, Сквалыга, останетесь и проверите, нет ли чего на хвосте. Остальным в нору, вряд ли кого сегодня принесет. Толпа вооруженных бандитов бросилась врассыпную, нехожеными тропами к горе Карачун. Михаила вел поджарый, извивающийся как вьюн бандит. На нем румынская форма, за поясом две гранаты и наган. Длинными, будто у гориллы, руками он обвил Михаила, как спрут. Словно змеи, ползали руки бандита по всему телу, как бы прощупывали и, все чаще вздрагивая, останавливались на ягодицах Михаила. – Иди, сюсек, иди, не боись. Я тебя никому не уступлю, – противно гундосил он, наклоняясь к Михаилу, обдавая вонючим перегаром. «А вдруг они не успеют?» – мелькнула страшная мысль в голове Петлякова-младшего, и мурашки поползли под кожей. Норой оказалась неглубокая, но объемистая землянка, устланная мхом. Посередине – яма, в которой разводили огонь. У самой ямы стоял стол, сплетенный из веток кизила. Справа и слева нары, в углу, за ширмой из одеяла, раздавалось попискивание: работала рация.

– Ты сам, – подтолкнул Михаила к столу бандит, давая понять, чтобы тот выложил все, что имелось в торбе.

– Хорош петушок, я вижу, Сыч, тебе не терпится – с кривой улыбкой спросил главарь у сопровождавшего Михаила бандита, на что тот выскалил зубы. – Жить хочешь? – теперь он обращался к Михаилу.

– Да, – ответил Михаил, не узнавая своего голоса, похожего на стон умирающего. Выпученные, бесцветные глаза убийцы-рецидивиста по-жабьи холодно смотрели на мальчишку. Столько в них было безразличия, будто не о жизни он спрашивал, а о каком-то пустяке. – Партизан встречал? – неожиданно спросил главарь.

– Нет, – мгновенно прозвучал ответ.

– Вот твой хозяин, – указал главарь на Сыча, – он тебе жизнь продлит, пидорком поживешь. – Ноги стали ватными, когда Сыч вел Михаила туда, где лежали сестренки. – Ну вот тут мы и пошамаем маленько, и ты, сюсек, утешишь Гришу. Меня Гришей кличут, а тебя? – спросил он, присаживаясь на ровную как стол полянку, усеянную желтыми, последними в этом году, цветами, и усадил рядом с собой Михаила. Сыч рвал зубами сдобренное особыми приправами гуковское сало, при этом он так его сжимал своей ручищей, что сало сочилось по ладони и руке в рукав кителя.

Проглотив выделенную порцию, он начал судорожно расстегивать галифе одной рукой, а другой мертвой хваткой держал за руку Михаила. Когда до сознания дошло, что Сыч затевает, Михаил стал кричать и вырываться. Галифе слетели, запутав ноги Сычу, и он уже двумя руками схватил Михаила, как вдруг раздался голос:

– Що це ты, Сыч, робышь?

Прямо перед глазами вырывающегося из железных тисков бандита Михаила встали два огромных кирзовых сапога. Подняв от земли голову, Михаил увидел направленное на Сыча дуло винтовки со штыком.

– Не отдам, слышь, мой сюсек, уйди, падло, зныкни! – Голос Сыча сорвался хрипотой. Одной рукой он крепко держал Михаила, а другой пытался дотянуться до кармана сползших до сапог галифе, из которого торчала рукоятка нагана.

– Ты, хлопчик, затулы уши и дывысь у зэмлю. – Сапоги двинулись. Раздался противный звук, словно кто-то распорол мешок. Послышался смертный стон Сыча. Когда Михаил, приподняв голову с земли, оглянулся, Сыч в агонии перебирал голыми ногами, а тот, которого называли Сивым, так и держал его пригвозженным к земле, штык прошил горло и воткнулся в землю. – Ось и всэ, одним злодием мэньше. Вставай, хлопче, треба тикаты, поки та сволота рымыгае. Ты мэнэ нэ бийся, я свий. Воны мзнэ сонного взялы. Не вбылы, так и тягають с собою. – Он не договорил. Раздалась команда: «Руки вверх!»