– Не пойму, он как человечек, без ручек и ножек.

– Как же так?! – Есения вернулась ко мне, но причину моего беспокойства не увидела – бесполезно искала глазами того, кто стоял, насупившись, прямо перед ней и причитала: – Игошу обидели?! Как же так!

– Он пряник просит, а флакончик, чтоб назад забрали.

Есения вернулась к корзинкам, взяла флакончик и, крайне растревоженная, подошла ко мне.

– Точно нечего ему дать?

– Да я уже сам на сто раз карманы проверил, – признался я, принимая пузырёк из её рук. Есения наклонилась над придорожным кустом, сорвала красный цветок, положила вместо пузырька и попросила,

– Прости, Игоша. Можно я тебе пряник вечером принесу?

Игоша исчез и ни мне, ни ей не ответил.

Я принял протянутую мне руку.

«Опять боится меня одного оставить, прямо как на Ладушкиной Поляне», – вспоминал я, пока мы шли к открытым дверям храма.

Иконостаса или даже отдельной иконы при входе не было. Люди входили, отвешивая поклон. Я мог предположить, что религия, исповедуемая в храме, не перекликалась ни с мусульманством, ни с христианством или буддизмом и мне не знакома. Тогда я повторил за Есенией низкий поклон и вошел. Может и не надо было, Такрин, следом за мной, как к себе домой заходил. Но он вроде как преступник, что с него взять.

Стрихши встретили нас у входа, вместо того, чтобы угрожать оружием с требованием подчинения, гиганты с почтением поклонились «арестанту» Такрину и жестами пригласили следовать за ними. Он, как обычно, был не возмутим, кивнул мне, отвечая на почитание, не больше, чем на грубые тычки мужичков на площади Царь-Града. В недоумении я мысленно завис и не заметил, как потерял его в толпе людей.

Глава 2

Внутри, храм имел одно большое помещение с тремя высокими дверями на противоположенной от входа стене: в молельню, зал суда и книгохранилище. По словам вводившей меня в курс дела Есении, тут были и закрытые для прихожан помещения, наверняка туда и увели Такрина, хотя других дверей я не видел.

Композиция общего зала, заменявшего прихожую с тремя тематическими отделами, или секциями соответствующими каждая своему назначению, была потрясающей по сложности, что было возможно осуществить, если только вырубать потолки внутри скалы. Самый высокий участок свода уходил куполом в центре зала, его украшали скульптуры, запечатлевшие человекоподобных существ. Кроме их нечеловеческой красоты, они отличались от людей наличием хвостов, похожих на львиные, головы некоторых из этих каменных красавиц и красавцев украшали рожки. Тело одной из них было покрыто перьями, иные очертания фигур заканчивались складками ткани, в изгибах которой открывалось сходство данных персонажей каменного эпоса с безногим карликом на поляне.

Вторая секция, уступала первой только высотой потолков, здесь главенствовали буквы и рунические знаки. Я, и без объяснений, узнал бы в ней дверь в библиотеку.

Пропорции третьего отличались не только высотой, но и шириной. Скошенная стена образовывала низкий свод, напоминая о приземлённости людей, совершивших злодеяние. Эта широкая секция, как огромной трещиной в потолке, отделялась от центральной части изображением каменной молнии. Над входом в зал суда поверхность стены запечатлела пять слов: «Устьмижи недорастлима дже догворил ресницо».

– Почему я понимаю, что говорят, а читать не могу?

– О чём Вы? Как это не можете?

В этот момент она вздрогнула от резкого звука, шаг ко мне и я спрятал её в кольце рук. Дверь под низким сводом распахнулась. Навстречу нам бежали двое, первый мужчина, распахнувший дверь, успел поравняться с нами, в тот миг, когда сзади, сотней удавок, его обхватило нечто, похожее на тонкие пальцы-щупальцы из чёрного, блестящего волокна. На лице мужчины гримаса ужаса сменилась безумством. Вращая глазами в крайнем отчаянии, он закричал, что было сил. В то время как его подельник, обвитый с головы до ног, мог только извиваться в сочащихся слизью кольцах.