Прибыв в Биньпай, Папаша Лютня пошел в партком – скромное зданьице с очень низкой дверью.

Внутри он с удивлением увидел крутившийся под потолком электрический вентилятор, гнавший теплый воздух вниз. В парткоме имелся собственный генератор. Как только Папаша Лютня представился, его поприветствовал председатель – подал ему здоровенный кусок торта. Обуздав тревогу, Папаша Лютня выпрямился, чтобы выглядеть властно и неуязвимо, и заговорил гулким и громким голосом. Как только он упомянул Завитка и Вэня Мечтателя, лыбившийся чиновник в теплом не по погоде пиджаке порозовел и вспотел. Вентилятор гонял по его лысой голове капельки пота.

– Минуточку, товарищ, пожалуйста, – сказал председатель и сбежал из комнаты.

Принесли еще торта. Вошедший рабочий пропел: “Добрый день, товарищ!” – подал чашку чая, протер и без того уже чистую столешницу и, спотыкаясь, ретировался: “Да здравствует наш Великий Вождь!”

– Ну? – сказал Папаша Лютня, когда председатель вернулся. – Где они? Я с нетерпением жду с ними встречи.

Тот, судя по взъерошенному виду, успел сбегать чуть ли не в Москву и обратно.

– Ну, само собой, – начал он, – они здесь прописаны…

– Да-да.

– …но сегодня утром или, точнее выражаясь, в настоящее время…

– Товарищ Вэнь – высоко ценимый лирический поэт, он, как говорят, просто книга песен. Никто другой для нашего концерта не подойдет. Сам генерал Чэнь И настаивает!

Председатель, не ожидавший такого, вскинул глаза.

– Почтение Чэнь И! Отважный генерал и верный слуга самого Председателя Мао. Герой двенадцати орудий! Да здравствует…

Папаша Лютня сделал большой глоток чаю и шмякнул чашку обратно на стол.

– Товарищ Вэнь и его жена должны явиться сюда немедленно. Я намерен на этом настаивать.

– Дорогой товарищ, пути жизни неисповедимы. Я хочу сказать, бывают такие неожиданные места, куда люди возвращаются…

– Ваша поэзия, товарищ, мне голову морочит.

Председатель зарделся.

– Позвольте, начну заново. Старший брат, правда такова, что их здесь нет, – он неловко заерзал.

– Будьте любезны, говорите, как есть.

Председатель налил чаю и принялся упрашивать его отпить.

Папаша Лютня ждал. Вентилятор теперь крутился быстрее, словно тщился взлететь.

– Мы всеми силами блюдем порядок, – сказал председатель, – но будучи путеводным светочем, как вы сами знаете, народ не может семенить маленькими шажками – ведь тогда он просто упадет, разве нет? Чтобы одолеть столь великий разрыв, он должен скакать – и иногда перескакивать. И, возможно, в случае товарища Вэня народ, быть может, перескочил. Однако в такие времена, как нынешние, исполнение революционной мечты тем более должно идти своим чередом. Вы сами разве так не считаете?

Папаша Лютня промолчал. Торт во рту отдавал гнилью.

– Судя по всему, – сказал председатель, – у товарища Вэня с супругой на наследных землях был тайный погреб.

Папаша Лютня допил остатки чая из чашки и задумчиво поглядел на чайник.

– Это не преступление, товарищ.

Председатель подождал, позволив молчанию занять место возражений.

– Конечно же, – продолжил он, – контрабанда всегда всплывает. Мы все конфисковали. Книги, пластинки, кое-какие фамильные ценности. У него были “Книга песен” и “Книга истории”. Еще у него нашлись американские книги. Я удивлен, – сказал он, позволив себе краткую паузу, – что вы этого не знали.

Папаша Лютня смотрел на стену у него за спиной. Нельзя было понять двояко эту внезапную перемену тона: то, что растерянная поэтичность и блестящий пот председателя вдруг развеялись, как туман, во мгновение ока.

– Я этого не знал, – ровным тоном сказал Папаша Лютня.

– Мм-хмм.