Прибытие Вэня Мечтателя и его дядюшек заново оживило замерзающую толпу. Наперебой зазвучали новые обвинения. Один вспоминал о голоде и о том, как продал свою землю Да Гэ за бесценок.

– Грабеж! – заорал кто-то. – Когда тебе повезло, ты взял и втоптал ближнего в грязь! Как бы еще ты так быстро заполучил больше семнадцати акров?

Брат жены Эр Гэ обвинял Эр Гэ в том, что тот дурно обращался с нею, бил ее и даже не давал ей есть. Эр Гэ это отрицал, он попытался кинуться в драку, но тут же подбежали другие и сшибли его на землю. Царил форменный хаос. Чужаки рассыпались по толпе и спрашивали у людей:

– Кто вас бил? Кто унижал ваших отцов и насиловал ваших дочерей? Они?

– Это… это были…

– Кто разбогател во время войны?

– Да эти помещики думают, что от клочка земли от них не убудет. Думают, что вам бы на колени встать да благословить их за это!

– Пора нам освободиться! – в голосах их звучала жажда возмездия, но также и скорбь, и плач.

– Товарищи, имейте мужество раз и навсегда встать плечом к плечу!

– Жизнь за жизнь!

– Кто вас унижал? Скажите нам. Это не ваш позор! К чему вам его сносить?

В круг ворвалась женщина. Она указала на мужчину в темно-синих одеждах.

– Этот человек изнасиловал меня, когда мне было шесть лет, – сказала она. – Он закрыл мне лицо платьем моей матери и… – Прижимая руки к животу, она принялась всхлипывать. – Это было только начало. Он понимал, что отец моей умер и заступиться за меня некому. Этот зверь, это чудовище! Он наслаждался каждым мигом боли, которую мне причинял.

Кто-то вложил ей в руки лопату. Сперва она била слабо, словно ей двигала лишь скорбь, не ярость. Но выкрики толпы ее раззадорили, и лопата обрела новый, решительный ритм. Она продолжала бить лопатой даже тогда, когда это уже ничего не меняло.

– Двадцать лет войны – и ради чего? Чтобы нас снова вышвырнули в сточную канаву?

– Я до смерти упахивался, чтобы собрать пять дан зерна. А ты при этом четыре дана забирал за аренду, – сказал Да Гэ какой-то человек. – Мы ели рисовую шелуху, пшеничную, просяную. Мои дети голодали с рождения. Но что тебе до твоих испольщиков? Они для тебя просто удобрение!

– Я предложил тебе честные условия… – начал было Да Гэ, но его слова тут же потонули в криках толпы.

– Честные? – горько рассмеялся человек.

– Плати по счетам! Все должны платить по счетам!

– Если вы сейчас с ними не разберетесь, – спокойно сказал чужак, – эти помещики дождутся, пока мы уедем, а затем перебьют вас по одному. Не бывает революции наполовину.

На помещиков обрушился шквал презрительных насмешек. Общее возбуждение нарастало. Привели еще одно семейство, и последовали новые обличения и рассказы о преступлениях. Взятые вместе, их истории складывались в обвинение, которого никто не мог отрицать.

– Разве не твои это соотечественники? – напустился на Вэня какой-то мужчина. – Разве не твое это преступление?

– Мое, – сказал Вэнь.

Мужчина отвесил ему пощечину.

– Твое преступление?

– Я это признаю. Принимаю, – вскрикнул он.

У Вэня из носа пошла кровь. Мужчина продолжал бить его по щекам, словно наказывая ребенка. Толпа смеялась – с резким, блеющим призвуком. Двоих стоявших на помосте мужчин били ногами до тех пор, пока те не перестали шевелиться. Когда появились пистолеты и Да Гэ с женой расстреляли, Завиток решила, что ей это чудится. Запалили факелы, а остальные требовали все больше убийств. Она увидела, как вперед выволокли Вэня. Ее муж молил о пощаде. От него отвели ствол, затем снова навели, отвели, навели. Ее дочь рыдала, пытаясь высвободиться из негнущихся рук чужака. “Папа! – вопила она. – Папа!” Эр Гэ выстрелили сперва в грудь, затем в лицо. Расстреляли еще троих. Один все никак не умирал, и пришлось его забить. Завиток почувствовала, что теряет сознание. Казалось, отовсюду на нее накатило гробовое молчание.