– Не хочу сыпать соль на рану. Но кому-то – надо. Дерьмово идём, ребята. Нет, мы-то делаем всё, от нас зависящее – вот только внешние факторы здесь перевешивают внутренние. Говоря простым языком…

Щелчок зажигалки. Короткая затяжка, выдох, судя по всему, дыма в пещеру перед собой.

– Надо решать проблему с освещением и ориентацией в пространстве уже сейчас. Иначе мы рискуем провалиться. В лучшем случае – просто уволят. В худшем – мы все здесь… Ну, вы поняли.

Чей-то поникший голос встревает в его речь.

– Володя… Ну что ты за мужик-то такой!

Вместо ответа на возмущение на записи раздалась очередная затяжка.

– Капитан, скажите вы. Как по мне, так либо мы находим способ нормально передвигаться в пределах объекта, либо валим отсюда, пока ещё можем. Альпинистская снаряга осталась у входа – там до сих пор закреплены верёвки. Будет тяжеловато, без помощи извне, но не невозможно.

Лёгкий вздох вырывается у Лихачёва после этих слов.

– Да, лейтенант. Или так, или так. «Альфа», послушайте меня…

Тихо булькнула бутылка, переходя в руки командира.

– То, с чем мы столкнулись сегодня, очевидно, появилось тут не просто так. Вы видели, на что оно способно. Мы слепы, толком не боеспособны – и больше всего меня напрягает то, что связи со штабом нет. Это значит сейчас только одно: мы сами по себе. Любое ваше решение – моё решение. Решение отряда – моё решение. Ответственность также понесу я, так что предлагайте, если есть, что. Кроме того, что я уже выслушал от Володи, спасибо.

Пауза. Слышно, как Лихачёв делает два больших глотка, как выдыхает, передавая бутылку последнему, к кому она должна была перейти – Ятагану.

Тихий, спокойный и усталый голос. Тем не менее, на записи он казался громче и сильнее остальных, соперничая даже с Лихачёвым.

– У кого-нибудь есть предположение, что это была за тварь? Первый, кто скажет «зомби», пойдёт в дозор завтра.

Первым вступает Кравченко, перед этим шёпотом стрельнув у Володи сигарету.

– Что-то со светом? Оно выглядело точь в точь, как обычная тень. Может, как обычно – недоэксперимент от наших бравых светлолицых?

Ятаган трясёт бутылку, затем делает один небольшой глоток, принимая версию

– Вариант хороший, но толком ничего не объясняет. Как нам с этим бороться? Как избегать? Человек ли это? Или уже нет? Почему рассыпался в прах, стоило коснуться? Почему прорезал Сове брюхо сквозь скафандр?

Женский голос врывается в размеренную речь Володи, словно буря.

– Тогда зомби! З-о-м-б-и! Там, внизу, создали живых мертвецов! Ну… Поджаренных живых мертвецов.

Сову осаживает уже Лихачёв, не дожидаясь слов старшего лейтенанта.

– Совина! Младший лейтенант, прекратить паясничать!

– Прошу прощения, капитан… Я, пожалуй, отойду первой… Доброй ночи…

Сова зевает, треща бронированными пластинами скафандра. Через минуту молчания из подключенного к костюму Ирины скафандра доносится храп, достойный богатырей из сказок. Что-то включает в динамиках на фоне Володя. Что-то старое, певучее и гитарообразное. Поверх музыки продолжают говорить люди, поэтому разобрать, что это за песня, не выходит.

– Новичок, ты чего молчишь? Обиделся что-ли?

– Оставь его, Кравченко.

– А ты не лезь, Володь! Рябчиков, вруби подсветку шлема, дай хоть в глаза те… Посм… трю…

Голос Лихачёва прорывает наступившее затишье после второго вырубившегося члена отряда.

– Сержант, пойдём.

Громыхает и скрипит скафандр, поднимая вместе с собой капитана. Музыка более не играет, и на записи раздаётся целый ворох звуков: храп Совы, хриплое дыхание Кравченко, затяжки Володи и ритм, выбиваемый Ятаганом, судя по звуку.

Но ни одного звука не доносится от Рябчика.