Потом в моей жизни появился мужчина, ставший моим хорошим другом. Тим был первым, с кем я смогла находиться в одном пространстве и даже общаться. Постепенно он разрушил стену, которую я выстроила вокруг себя. Он был рядом в самые тяжёлые моменты, когда меня накрывали панические атаки, помогал с Джорджи, но никогда не давал повода его бояться. Хотя поначалу, я его не подпускала.

Спустя три года я начала носить одежду, подчёркивающую мою фигуру, и стала спокойнее реагировать на мужчин, которые пытались заговорить со мной. Я всё ещё не отвечала взаимностью, но больше не убегала в страхе, ловя панические атаки за углом супермаркета.

С Тимом мы сблизились настолько, что я почувствовала, как начинаю влюбляться. Я знала, что он чувствует то же самое, но этого было недостаточно. Моё тело словно каменело, стоило мне ощутить тепло его рук. Страх овладевал мной, пронизывая до костей. Каждый раз, когда в голове мелькала мысль: “Вот сейчас я смогу, вот сейчас подпущу его ближе”, паническая атака накрывала меня волной, и я снова отталкивала его.

Он терпеливо ждал, молчал, всё понимал. Но после того как я сказала, что уезжаю, то услышала боль в его голосе. Он не позволил себе раскрыться перед той, кто так и не смогла впустить его в своё сердце.

– Милый, пожалуйста, нам нужно поторопиться, – сказала я, быстро собирая портфельчик Джорджи и украдкой поглядывая на сына, который с задумчивым видом ковырялся в тарелке с кашей. – Тебе не понравилась каша?

– Я просто не хочу кушать, – твёрдо ответил Джорджи, нахмурив брови.

Я вздохнула, обдумывая, как можно было бы поднять ему настроение с самого утра.

– Может быть, тогда яблочко и злаковый батончик по пути? – предложила я с лёгкой улыбкой.

Он задумался на мгновение, затем кивнул с таким серьёзным видом, что я не смогла сдержать улыбку.

По дороге в садик Джорджи, оживлённый и без следа утренней хмурости, с восторгом делился рассказами о новых друзьях и о группе по рисованию, его радость казалась настолько заразительной, что я невольно улыбнулась. Он жевал яблоко, а глаза его сияли, когда он говорил о своих рисунках – сегодня он обязательно их заберёт и покажет мне. Я почувствовала тепло разливающуюся по всему телу от того, как сильно он увлечён своим новым хобби.

Я гордилась им. Моё сердце трепетало от радости, что его тянет к творчеству, что садик настолько хороший, что смог вдохновить моего маленького сына. Я понимала, что все мои усилия не были напрасны, и что каждый день, каждая мелочь, ради которой я так усердно работаю, – это для него. Я должна работать ещё больше, ещё усерднее, чтобы у Джорджи было всё, о чём он мечтает.

– Всё, дорогой, до вечера. Люблю тебя, – поцеловав Джорджи в макушку, я улыбнулась, провожая его взглядом. Он радостно шагал с маленьким портфельчиком в руке, весело махая мне на прощание.

– И я тебя, мам!

Сегодня поездка до офиса заняла меньше времени. Удивительно, но на дорогах оказалось совсем немного машин. Добравшись вовремя, я сразу села за компьютер, решив немного поработать перед выездом. Закончила всё за полчаса, отстранилась от монитора и устало потерла переносицу. Как бы мне ни нравилась моя работа, к концу недели усталость наваливается, словно снежный ком. Открыв глаза, я посмотрела на фото Джорджи, стоящее в рамке на моём столе. Его улыбка всегда будет моим стимулом, что бы ни случилось, какой бы тяжёлой ни казалась жизнь.

Взгляд невольно скользнул на другое фото – родителей. Ещё немного, и исполнится пять лет с того дня, как их не стало. Пять долгих лет. Я снова в этом городе, и на этот раз смогу поехать к их могилам в годовщину. Каждую год в этот день я чувствую себя ужасной дочерью, как будто подвела их. Слёзы, словно раскалённые угли, подступили к глазам и, не в силах больше сдерживаться, обожгли мои щёки, оставляя за собой жгучий след отчаяния.