– А тебя хоть что-нибудь интересует?

Чувствуется некое облегчение.

Я глупо улыбаюсь:

– У меня есть что-то по типу хобби, – я замечаю, как Джин увлеченно слушает меня. – Я каждую неделю пересматриваю трансляции «Оскара» разных годов и представляю, как выигрываю в номинации «Лучший режиссёр».

Девчонка удивлённо вскидывает брови.

Я вскакиваю с лестницы и встаю перед ней на две ступени ниже:

– Только представь, – я прокашливаюсь в кулак, пародируя дикторский голос. – Семидесятая премия «Оскар». В номинации «Лучший режиссёр» участвуют: Питер Каттанео, «Мужской стриптиз»…

Я начинаю напевать под нос мелодию, закрывая глаза и качаясь в ритм.

– …Гас Ван Сент… «Умница Уилл Хантинг»…

Тут я принимаюсь похлопывать руками и чуть посвистывать.

– Кетрис Хэнсон, «Секреты Лос-Анджелеса»…

Я всё также аплодирую, но уже громче.

– Атом Эгоян, «Славное будущее»… и, конечно же, Коул Прэзар, «Титаник».

Я подпрыгиваю на лестнице и хлопаю как можно сильнее – так, что эхо режет уши. Сам себе кричу «Браво, Прэзар!», под хихиканье девчонки. Аплодисменты стихают, я опять напеваю мелодию и кланяюсь залу. Я с волнением распаковываю фантомный конверт, вздыхаю и горделиво произношу:

– Победитель, конечно же, Коул Прэзар.

Джин аплодирует мне.

Я не сдерживаюсь и тут же смеюсь, а потом едва пытаюсь сказать сквозь дикий хохот:

– Я на лицо Кэмерона своё фотошопил, ты бы видела!

Джин ухмыляется:

– Молодой режиссёр? А фильмы покажешь?

Улыбка медленно сползает с моего лица.

Всё веселье быстро испаряется с этого места.

– Единственный фильм, который я снял, – неуверенно бормочу я. Джин чуть наклоняется вперёд. – Называется «История о том, как я ничего не добился».

Я стучу пальцем по виску.

– Он здесь.

Девчонка понимающе хмыкает. Она отводит взгляд.

Я тоже опускаю глаза.

– Говорят, что лучшая киношкола – это кинотеатр, – всё так же слабо продолжаю я. – А ещё камера за тысячу баксов, терпение и вера в самого себя.

Джин горько усмехается, ведёт бровью и кивает.

– Что же мы имеем? – спрашивает она.

– Подписка на «Нетфликс», – важно произношу я.

Мы оба фыркаем.

Наступает неловкая тишина.

У меня возникает острое ощущение, будто со мной не о чем разговаривать.

– Ты не веришь в себя?

Я всё ещё стою напротив девчонки, закрывая собой уходящие лучи солнца в окне. Скоро стемнеет. В Хаскисе будет ещё безлюднее, чем днём.

– Мне кажется, – едва слышно вырывается у меня. – Что в себя трудно верить, если в тебя не верит кто-то ещё.

Джин понимающе качает головой:

– Так подростки и спиваются.

Я ошеломлённо смотрю на неё.

У меня такое странное чувство, будто бы эту фразу Джин говорить не должна была.

Но на моём лице неожиданно всплывает ухмылка, и я игриво щурюсь.

Я резко выдаю:

– Не хочешь спиться со мной в следующую пятницу?

Миф о Джин Бэттерс номер восемнадцать: алкогольное общество Джин Бэттерс убивает.

Девчонка ухмыляется:

– Очень хочу.

И она в его активном поиске.

Тело сгорает от нетерпения и дикого желания провести с Джин вечер в непривычной обстановке: споить друг друга спиртным и выслушивать спутанные речи о подростковой влюбленности и глупых взрослых.

Мама заметила, что я стал более оживлённым, а количество троек в моем табеле резко уменьшилось. За неделю.

Несмотря на это, дома я меньше сидеть не стал: гонка чая у Виктора дома всё также оставалась неизменной в расписании, да и пропустить с ним парочку сигарет в будние вечерки я ни разу не отказался.

Каким образом я стал лучше учиться?

«Утром домашку делаю».

Моя мама спит до восьми утра как убитая, и моим словам ей пришлось поверить.

В понедельник Виктор мне сказал, что Джин Бэттерс к себе прикасаться не позволяет. Терпеть не может тактильные контакты.