– Ты отпустишь его, потому что он спас мне жизнь! И потому еще… что он мой отец!..

День выписки выдался морозным и солнечным. Алиса не любила такую погоду, у нее всегда слезились глаза. Если приходилось ехать на машине, еще куда ни шло, нацепила солнцезащитные очки, и все. Но идти по улице, заправив дужки темных очков под меховую или вязаную шапку, ей совсем не улыбалось. Она была бы похожа на инопланетное существо. Смешное и нелепое.

Понаблюдав за солнечными бликами, скользившими по замерзшему стеклу, она прикрыла глаза и снова задремала. Очнулась внезапно от то ли шороха, то ли скрипа. Распахнула глаза и тут же увидела его.

Мужчина сидел на стуле возле ее кровати, поставив локоть на коленку, подбородок его лежал на большущем странного серого цвета кулаке. Он внимательно ее рассматривал.

– Вы Аристов Петр Иванович? – сиплым со сна голосом спросила Алиса.

Он со вздохом кивнул.

– Чего здесь делаете?

– За тобой пришел. Тебя же сегодня выписывают… дочка, – добавил он с усмешкой после паузы.

Голос у него оказался неожиданно тонким, почти писклявым, что совершенно не вязалось с его внешностью. Он был большим, даже громоздким. Покатые широченные плечи, сутулая спина, громадные ступни все в тех же лобастых ботинках, которые она уже имела счастье наблюдать.

Землистого цвета лицо его было похоже на старую фетровую шляпу ее покойного деда, которого она не знала совсем, а вот шляпу его, с коей бабуля ни за что не хотела расставаться, Алиса помнила преотлично. Она до сих пор хранилась в ее доме в большой круглой коробке на антресолях – коричневого фетра, изъеденная молью, давно утратившая форму. Лицо у Петра Ивановича было таким же – темным, бесформенным, истыканным оспинами. Некрасивое, изможденное лицо уставшего от жизни, а может, от самого себя человека.

А вот глаза его Алисе понравились. Темно-карие, почти черные, они смотрели на нее из-под лохматых ресниц с азартным авантюрным интересом. Будто Петр Иванович после ее неосторожного заявления и впрямь родство какое-то пытался в ней найти.

Зря старается, чуть не фыркнула Алиса. Ее отец не мог быть уголовником со стажем. Кем он был, она представления не имела, но что не уголовником – это сто два процента. Ее мать, может, и не очень ответственной была в молодости, но очень разборчивой, бабушка говорила. Очень!

Одет Петр Иванович был в сатиновый спецовочный костюм черного цвета. Наверняка его выдали власти, выпуская Аристова на волю. На голове красовался темный берет, поэтому рассмотреть его шевелюру Алисе не удалось. Вокруг шеи в две петли был обернут женский вязаный шарф лиловой шерсти. И уже через минуту Алиса с удивлением узнала этот шарф – он был ее.

– Позаимствовали, папочка? – кивком указала Алиса на шарф.

– А что было делать? Горло болело очень. Да пока тебя волочил вниз-вверх, вовсе вспотел, потом морозцем на улице прихватило, в камере затемпературил, – объяснил он запросто, не переставая ее рассматривать. – Ты против?

– Против того, что взял мою вещь, ничего не имею. Я категорически против вранья, – она сузила глаза, что делала в моменты чрезвычайной сердитости. – Что ненавижу больше всего, так это когда люди врут!

– И где же я тебе сбрехал? – удивился он.

– Пока меня тащили вниз, наверх-то как бы незачем, вы не могли знать, что вернетесь. И что в камере затемпературите, предвидеть не могли, Петр Иванович, значит, что?

– Что?

– Шарф взяли еще до того, как меня вниз понесли.

– Точно, – обрадовался он вдруг, покачал головой, стянул берет, под ним обнаружилась обширная лысина. – Точно ведь! Шарф я с вешалки стянул, когда «Скорую» вызывал с мусорами. Тебе он не скоро понадобился бы, если вообще мог. А мне пригодился.