Я стараюсь успокоиться, правда, стараюсь!

Он считает, что я… что меня… Накачали? То есть… реально со мной что-то не так?

Перестаю реветь и лихорадочно соображаю.

Дома я глотнула немного белого вина – собиралась поставить его на стол. Любимое вино Антона, он пьет только его. Trimbach Gewurztraminer – немецкое вино, вкус которого, к слову, я совсем не понимаю.

Еще я пила воду, перед самым приходом мужа. Я в принципе стараюсь пить много воды.

И… и все. Больше я ничего не пила. Точно.

Самое ужасное, я вспоминаю, что толком не ела почти с самого утра!

Мы позавтракали с Антошей, он был раздражен, встал явно не с той ноги. Накричал на меня из-за того, что бекон сильно пережарен. Правда, потом извинился. Ну так, очень сухо. Сказал ждать его вечером, позже обычного. Я и ждала.

Днем времени есть не было – перехватила остаток каши Сашулькиной. Мы с ней долго гуляли. Вернулась, накормила дочь обедом. Самой есть опять не хотелось, ну я и не стала мучиться. Вообще, я считаю, есть нужно тогда, когда есть желание! А через силу… Потом мы с Сашей играли.

Я уложила ее на дневной сон, читала журнал по экономике – надеялась, что все-таки выйду на работу, когда дочка в садик пойдет, потом, няня же уже есть, можно выйти даже раньше. Муж, конечно, меня всем обеспечивал, но… Я реально хотела работать, мне нравилась моя работа, и был потенциал. Тот же Корсаков всегда меня хвалил.

Даже когда я его предала, похвалил, сказал, что слила именно ту информацию, которая была самой важной. Молодец, мол, соображаешь…

Почему мне так мучительно стыдно?

Так. Стоп. Опять мысли скачут как антилопы по саванне.

Я думала о чем? О том, почему я веду себя так неадекватно!

Может, у меня галлюцинации от голода?

Машина резко тормозит.

Моя голова приподнимается, и я стукаюсь о подбородок Корсакова.

Ойкаю и смотрю на его лицо. Он смотрит на меня. Серьезно. Но вокруг глаз все равно те самые лучики.

Счастливый и веселый. Не похож он на счастливого и веселого. Уставший, злой лев.

– Что мне с тобой делать, несчастье моё?

– Я не ваша… – говорю заплетающимся языком.

– Я в курсе, – отвечает он и бормочет сквозь зубы еще что-то. Тихо-тихо!

Но… Я могу поклясться, что слышу – «это мы еще посмотрим»…

Интересно, о чем это он?

***

Бывший шеф выносит меня из машины на руках. Накрывает чем-то теплым, я понимаю, что это его пальто. Сам в костюме, а на улице не май месяц, между прочим! Конечно, сильного мороза нет, но…

Я беспокоюсь за него. Подхватит простуду…

Стоп. Я беспокоюсь за Корсакова? Хм, похоже, я и правда не в себе! Мне за себя надо беспокоиться…

Несет меня, словно я легкая, как пушинка. Идет быстро, но аккуратно, чтобы не поскользнуться.

Перед нами яркая вывеска известной клиники. Дорогой клиники.

Я знаю, что Корсаков финансировал строительство этого здания и открытие клиники. И еще деньги переводил в благотворительный фонд. Я тогда так восхищалась им, думала, реально на добрые дела. А Антон потом рассказал, что это стандартная схема отмыва больших денег. Весь бизнес на этом стоит. Увы…

Не будем о грустном.

Почему клиника открыта? Разве они работают по ночам?

Видимо, работают.

Нам открывает дверь молодой медбрат или даже врач, я не вижу, что написано на бейджике.

Корсаков заносит меня внутрь.

Парень, который открыл, показывает дорогу.

– Сюда, пожалуйста, проходите, Александр Николаевич, смотровая готова, Товий Сергеевич сейчас спустится, сестра уже там.

Товий? Какое интересное имя.

Я вдруг спохватываюсь – почему Корсар меня все время таскает? Я вообще-то могу сама идти!

– Может, вы меня уже поставите? У меня с ногами все в порядке.