Стены конюшни украшали лошадиные фигурки из папье-маше. Они не висели на стенах, а как бы проходили сквозь них: из древесины показывались головы и передние копыта, словно единороги и кобылы скакали сквозь измерения. Помещение освещала гирлянда из крошечных фонариков: они свисали с потолка, и каждый был украшен цветком из оберточной бумаги. Джонас представил, как Ноэми складывает бумажные цветочки один за другим. В центре на толстых грубых веревках висела подвесная кровать с грудой белых простыней. Вряд ли Ноэми сама повесила ее тут. Может, это его мебельщик-отец смастерил спальню для чужого ребенка? Джонас почувствовал легкий дымок ревности в грудной клетке.

– Слушай сюда.

Он повернулся к ней лицом, и она мягко толкнула его к кровати. Он пошатнулся и повалился на нее спиной. Матрас закачался, и Джонас наклонился вперед, чуть не упав на пол.

Ноэми остановила кровать, зажав коленями ногу Джонаса.

– Ты должен меня послушать.

– Я слушаю, – он вынул беруши.

– Ты сделал нечто очень опасное. Тебе нельзя ходить в лес одному.

– Я не был один. Ты была там.

Это она пошла в лес одна, а не он.

Она со вздохом присела рядом. Он остановил качнувшуюся кровать, поставив ноги на деревянный пол.

– То, что мы живем вместе, не дает тебе права следить за мной и совать нос в мои дела.

– А что ты делала?

– Это не важно.

Ноэми, сжав челюсти, злобно смотрела перед собой. Если бы она повернулась к нему, Джонас был почти уверен, что ее взгляд обратил бы его в камень.

– Я не пытался за тобой шпионить.

Джонас только сейчас понял, как это могло выглядеть со стороны. Теперь ему казалось, что он подглядел за чем-то еще более сокровенным, чем если бы из кустов наблюдал за фотосессией с Лайл.

– Я думал, ты спишь. Или…

Или расстроена. Или что я могу помочь. Что мы можем подружиться. Все возможности, которые казались ему такими реальными, когда он покинул «Лэмплайт», теперь виделись нелепыми. Он чувствовал прилипшие к горлу слова. До чего глупо было предполагать, что он может понять ее чувства. Они почти друг друга не знали.

– Или что-то в этом роде, – наконец закончил он.

Верхняя губа Ноэми изогнулась пологим холмом. Джонас прикусил свою губу, царапнув дыру, в которой с утра опять окажется кольцо. В средней школе пацаны вечно дразнили его за «девчачьи губы», ярко-алые и словно прокушенные змеей губы. Они думали, что Джонас красится помадой, но яркий рот был у него от природы. Зимой губы у него то и дело трескались, а летом он казался похожим на малыша, который постоянно грызет вишневые леденцы.