– Ладно, ладно.

Джонас выбрался из машины и пожелал им повеселиться. Похоже, искренне. Поблагодарил за поездку. Лайл дождалась, пока он зайдет в дом, и лишь потом отъехала. Ноэми его почти не знала, но ей все равно было немного стыдно смотреть, как он плетется к дому в одиночестве. Подростком и так быть нелегко, а уж новеньким – тем более.

– На вид он вежливый, – сказала ей Лайл. – Сложно поверить, что его выгнали из школы из-за драки.

– Выбил кому-то зубы, – пояснила Ноэми. – Думаю, у него была на то причина. Он и правда кажется вежливым. Таким даже агрессивно милым. Как полуостывший чай.

Лайл фыркнула и съехала на шоссе.

– Даже комплименты у тебя звучат как критика.

– Ладно, – только и ответила Ноэми, и этого было достаточно.

Она подняла стекло, чтобы не перекрикивать шум ветра.

– Даже как-то стыдно ненавидеть такого милягу.

– Тебе нечего стыдиться. Как он посмел быть милым?

Они припарковались на пятачке травы у поля с люпинами.

– А почему мы не пошли пешком? – спросила Лайл, словно обращаясь к себе. – Сказала бы… Сама я как-то не подумала.

– На самом деле даже хорошо, что на обратном пути мы сможем укрыться в машине.

Рука Лайл застыла на защелке ремня.

– Что-то ты странно себя ведешь. Мы тут одни. Просто скажи, что происходит. Если ты не хочешь фотографировать, то зачем мы приехали?

Ноэми отвернулась, обмотала фотоаппарат ремнем и спрятала его под своим сиденьем. Она никогда не смотрела людям в глаза подолгу – и Лайл не была исключением.

– Если я скажу тебе, прозвучит дико. Лучше показать.

Все лето, когда ей писали с незнакомого номера, Ноэми притворялась, что Линк еще жив. Разумом она понимала, что это не так, но в уголке сознания теплилась надежда, и Ноэми позволила этой надежде быть. Может, он сидит сейчас где-то на краю вселенной, держит сотовый телефон, печатает пальцами из плоти и костей. Нервы передают сигналы, по венам бежит кровь.

Она никому не рассказывала про эти сообщения. Люди бы подумали, что она не может смириться с трагедией и придумывает небылицы. А если бы она показала им сообщения – маме или Лайл, без разницы, – они бы сказали, что ее жестоко разыгрывают. И она больше не смогла бы отвечать, не чувствуя себя наивной дурочкой.

Незнакомец, казалось, понимал, что надо держать их переписку в тайне. Однажды она расспросила его об этом.

И Ноэми, и Неизвестный думали, что другим не понять их переписку. Она не знала, что это значило для Линка: он всегда был загадочным, даже при жизни. Но для нее эта тайна возвращала его к жизни, и рассказать Лайл или кому-нибудь еще значило услышать, что это невозможно. Если начать вдумываться и исследовать, то окажется, что она все выдумала; это было все равно что посветить фонариком на тень.

Вернуться в школу после летних каникул значило встретиться лицом к лицу с фактом, что Линка там больше нет. Кто-то другой занял его шкафчик, его парту на французском, его стул за обедом. Она не могла больше отрицать его смерть, потому что она приветствовала Ноэми за каждым поворотом. Сообщения от «Линка» противоречили его отсутствию. Кто-то еще должен был увидеть невозможное и подтвердить, что оно существует не только в ее воображении. Ей придется показать Лайл озеро.

Ноэми заставила Лайл закрыть глаза и повела ее за руку, другой ладонью прикрывая подруге глаза, чтобы та не подсматривала.

Лучше Лайл в лесу ориентировалась только Ноэми. Они все детство играли тут вместе. Ноэми тогда носила длиннющее черное платье, и его подол волочился по земле, собирая сосновые иголки и перья дроздов. Иногда она подбирала из-под деревьев совиный помет и мышиные косточки. Дома она мыла и сушила крошечные скелеты, а вернувшись, развешивала их на ветвях на нитке. Лайл, нацепив венок из золотой фольги, становилась принцем и отправлялась в лес на краю королевства, чтобы прогнать оттуда Ноэми-колдунью. Она резиновым мечом сбивала с деревьев кроны из мышиных костей. Лайл твердо знала, что в лесу нет водоема, где мог бы утонуть Линк. Увидев, как неожиданно появилось там огромное озеро, она поймет, как это важно.