У женщины, открывшей парадную дверь, вид был столь же казенный. На ней была клетчатая рубашка и темные саржевые брюки. Короткие песочного цвета волосы не уложены: она явно не заботилась о своей внешности. Она посмотрела на Гурни немигающим, недружелюбным взглядом. Совсем как коп, подумал он, тем более что на поясе у нее красовался девятимиллиметровый “ЗИГ-зауэр” в скоростной кобуре.

Она пожала руку Ким – решительно и крепко, как пожимают руку женщины, работающие в традиционно мужских профессиях. Ким представила ей Гурни, объяснив, что это ее консультант, тогда Роберта Роткер коротко ему кивнула, затем отступила на шаг и жестом пригласила их в дом.

Это был типичный дом в колониальном стиле с холлом посередине. Но центральный холл был совершенно пуст – просто коридор от парадной двери к задней. По левой стене были две двери и лестница, по правой – еще три двери, все закрытые. Этот дом не спешил делиться своими секретами.

Хозяйка провела Гурни и Ким через первую дверь в скупо обставленную гостиную. По дороге Гурни поинтересовался:

– Вы из правоохранительной сферы?

– В высшей степени.

Странный ответ.

– Я имел в виду, вы работаете в правоохранительных органах?

– Почему вас интересует моя работа?

Гурни вежливо улыбнулся.

– Просто интересно, оружие на поясе у вас по долгу службы или это личное предпочтение?

– Не вижу разницы. И то и другое. Присаживайтесь.

Она указала на жесткую кушетку – вроде тех, что стоят в приемной клиники, где три раза в неделю работала Мадлен. Когда Гурни и Ким сели, Роткер продолжила:

– Это мое личное предпочтение – мне так комфортнее. Но одновременно это требование того мира, в котором мы живем. По-моему, долг каждого гражданина – смотреть в лицо реальности. Я удовлетворила ваше любопытство?

– Отчасти.

Она посмотрела ему в глаза.

– Мы на войне, детектив Гурни. Наша война – против тварей, не различающих добро и зло. Или мы их, или они нас. Такова реальность.

Гурни подумал – наверно, в сотый раз в жизни, – насколько эмоции влияют на мышление. Поистине злость – мать убежденности. Есть величайшая ирония в том, что, когда чувства дурачат нас сильней всего, мы более всего уверены в своей оценке происходящего.

– Вы сами были копом, – продолжала Роткер, – вы сами все это знаете. Мы живем в мире, где в цене лоск, а жизнь не стоит ломаного гроша.

После этого неутешительного вывода повисло молчание. Нарушила его Ким, заговорившая намеренно бодро:

– Кстати, я хотела рассказать Дэйву про ваш тир. Может быть, вы ему покажете? Уверена, ему будет очень интересно.

– Можно, – откликнулась Роткер без возражений, но и без энтузиазма. – Пойдемте.

Она провела их через холл к задней двери, снаружи на полдома тянулась вдоль стены собачья клетка. К ним с рычанием метнулись четыре мощных ротвейлера, но смолкли, как только хозяйка скомандовала что-то по-немецки.

Дальше, в поле, стояла вытянутая постройка без окон, одним концом смотревшая на ограду за домом. Роткер отперла металлическую дверь и зажгла свет. Внутри оказался обыкновенный тир с одним местом для стрельбы и механизмом для перемещения мишени.

Она подошла к столу высотой в половину человеческого роста у входа и нажала на выключатель. Подвешенная на тросе нетронутая мишень со стилизованной фигурой человека стала отодвигаться и остановилась на расстоянии двадцати пяти футов.

– Не желаете ли, детектив?

– Я лучше посмотрю на вас, – с улыбкой сказал Гурни. – Думаю, вы прекрасно стреляете.

Роткер холодно улыбнулась в ответ:

– В целом неплохо, для большинства возможных случаев.

Она снова нажала на выключатель, и мишень поехала дальше, пока не остановилась на максимальном расстоянии – в пятьдесят футов. Роткер сняла с крючка на стене наушники и защитные очки, надела их и оглянулась на своих гостей.