– Неправда! – вспыхнула Таня. – Баба Софа меня любила.

– Ну и ладно, – внезапно согласилась мать. – Я тебя тоже люблю. Вроде с лица ничего и не дура…

И, внезапно нагнувшись, принялась шарить рукой по полу.

– Мам, а я на кого похожа? – спросила Таня и застыла в ожидании ответа, глядя в затылок матери. Ей очень хотелось услышать, что ее отец был красавцем и умницей и что она – вся в него.

Мать выпрямилась, удовлетворенно рассматривая мятую сигарету.

– Так и знала, что найду. У меня – чутье.

– Мам, я похожа на… – Таня замялась, словно подыскивая подходящее слово.

– На отца, хочешь сказать? – закончила мать.

– Ага, – подтвердила Таня.

– Черт его знает. – Мать скользнула взглядом по лицу дочери, чиркнула спичкой по коробку и, прикрывая слабый огонек ладонью, как будто боялась порыва ветра, прикурила. – Не в нашу ты породу, – сказала она в паузе между затяжками. – У нас у всех глаза карие, у тебя – зеленые какие-то.

– Малахитовые, – поправила ее Таня. – Так баба Софа говорила.

– Пусть. И волосы у тебя хорошие, хотя у меня в детстве тоже неплохие были, только цветом другие. – Она прищурила глаза, протянула руку и потрогала волосы дочери. – Ты что, красишься? Рыжий откудова?

– Не рыжий – медный. Нет, не крашусь, на солнце выгорели, – тряхнув головой, ответила Таня.

– А… – равнодушно протянула мать и сделала глубокую затяжку. – В общем, хоть и не старались, а получилась ты хоть куда. Вот и титьки наливаются. Месячные-то начались?

– Давно, – смущенно сказала Таня и заправила за ухо прядь волос.

Мать посмотрела на дочь осуждающе, словно та была виновата в том, что повзрослела слишком быстро.

– Ты того… К парням не лезь… – сказала она, поджав губы.

Кровь бросилась Тане в лицо.

– На фиг мне…

– Ладно, что не в меня. Я с четырнадцати без мужика не могла, – проворчала она и, бросив докуренную до фильтра сигарету в пепельницу, встала и с хрустом потянулась, демонстрируя волосатые подмышки. Таня вскочила со стула.

– Я в библиотеку, – сказала она.

– Сигареты купи, – прокричала закрытой двери мать.

Тане тогда было шестнадцать, и она действительно начала хорошеть. И хотя из приличной одежды у нее был только темно-синий джинсовый костюм, она не раз ловила на себе пристальные взгляды парней. Но ни влюбляться, ни тем более влюблять в себя она никого не хотела. Почему-то все отношения между полами ей казались грязными и ничего, кроме презрения и легкой тошноты, не вызывали. Правда, она мечтала о любви большой и чистой, такой, о какой пишут в книгах. И твердо верила в то, что сможет стать для кого-нибудь и «мимолетным виденьем», и «гением чистой красоты». Но пока кандидатов на ее руку и сердце не наблюдалось. Своими девичьими секретами она делилась с закадычной подругой Нинкой.

Как-то после уроков они с подружкой брели по аллее, сминая опавшую листву. Солнце светило ярко, превращая желтизну листвы в ослепительное золото. День был таким теплым, словно осень хотела оставить о себе приятное воспоминание перед тягучими надоедливыми дождями.

– Тань, ты о чем мечтаешь? – спросила Нинка, не отрывая глаз от своих запыленных туфель.

– Не знаю… Денег хочу много… – ответила Таня и наклонилась, чтобы подобрать причудливо вырезанный кленовый лист. – Деньги – это свобода…

– Денег все хотят. Я о другом… Куда после школы-то?

– Не знаю… Уехать хочется. Обрыдло мне здесь. Мать все время по дому слоняется, курит, как паровоз, телик с Генкой до ночи смотрят, пивом вечно воняет… Последний ее мне совсем не нравится.

– Что, пристает?

– Ты с ума сошла! – возмутилась Таня, но ее сердце сжалось. Недавно, когда она занималась фитнесом, отчим вошел к ней в комнату. Она лежала на полу и делала упражнение для мышц живота: раз – ноги вверх, два – в стороны, три – свести, четыре – на пол. Когда на счет два она развела ноги, в образовавшемся пространстве появилась Генкина ухмыляющаяся физиономия. Он грубо схватил ее за щиколотки и захохотал. Благо мать вовремя подоспела…