У отца вода была мутная, кипящая негодующими бурунами вокруг бытовых отходов. Вообще-то, горный ключ, замусоренный только.

У него же – удушливая, вязкая жижа, смрад и чавканье дыбучего болота. Издали даже красиво: по берегам клюква да черные ягоды вероники. А чуть ступишь ногой – пропадешь, и поминай, как звали. Будешь только шлепать беззвучно губами, как рыба, и круглить глаза, как рыба, пока идешь ко дну.

Вверх и в сторону надо бы выпутаться, но страх сильнее. Кажется: сейчас немножко еще потерпеть, и оно, может, само как-нибудь рассосется.

Или привыкнешь.

Хуже-то не будет, думаешь ты, пока болото тебя переваривает.

*

Однажды он подарит тебе котенка. В ошейнике под цвет твоего домашнего халатика, с кулоном, стоимостью в год содержания целого приюта для домашних животных.

– Тренируйся пока, – скажет, подразумевая детей.

Ты, конечно же, радуешься поначалу: беременную не тронет, мать своего ребенка не тронет. Потом вспоминаешь собственное детство. Будь жива мама, что бы она сказала? Держись за него и терпи, как я терпела? Или – беги, пока еще не тяжела дитем?..

Ты играешь с котенком, вычесываешь его, кормишь. Тренируешься.

Котенок такой смешной дурачок!.. И нет у него врагов, нет забот и печалей. И любовь его искренняя. Ты чувствуешь, что уже немного тяжелеешь от котеночьей любви, а к твоему золотому ошейнику прибавилась еще одна шлейка.

*

Однажды ты узнаешь, что была беременна, когда потеряешь ребенка. Ты утонешь в собственной крови и боли, жалкий, раненый зверек. Но как ни плачь, как ни умоляй, он закончит, что начал, а уж потом скомандует: «В ванную, живо!» И сам потащит силком.

Ты просидишь в ванной до утра, чтобы не запачкать собой дубовый паркет, белые ковры, крахмальные простыни.

Азамат, личный врач, приедет посреди ночи, проведет осмотр, констатирует разрывы и микровыкидыш. У Азамата всегда виноватое лицо, хотя он-то тут ни при чем. Не его вина, что ты оказалась бракованной пустышкой, никуда не годной подделкой.

«Даже ребенка удержать не в состоянии!»

Когда Азамат уйдет, будут еще удары, все двенадцать раундов, а ты будешь молчать, чтобы не разбудить котенка, ведь он так мило спит на своей подушке, свернувшись клубком, только ушко топорщится алым парусом.

И потом всякий раз, входя в ванную, ты будешь вздрагивать, а нечто дикое и древнее внутри тебя – яростно вздыбливать черную шерсть. И эта пытка покажется тебе бесконечной.

*

Но однажды…

Однажды ты окажешься одна на тропе посреди запущенного парка. Если немного прищуриться, можно представить, будто вокруг самый настоящий, дикий лес. Будет долгожданный летний зной, и сонный перезвон птиц в древесных кронах, и аромат запоздалого цветения, и послеполуденное солнце сквозь листву. И в этот миг сладкого блаженства ты, утопая босыми ногами в прошлогодней листве, в черной земле, вдруг почувствуешь, как нечто внутри тебя, дикое и древнее, впервые за многие-многие годы вдруг затрепещет радостно, почуяв силу.

И ты будешь абсолютно счастлива в этот краткий миг, запомнишь его до мельчайших деталей. Сохранишь в погребах своей памяти, словно летнее вино. А после, всякий раз, в минуты черного отчаяния, будешь мысленно спускаться в этот погреб, откупоривать бутылку, делать глоток-другой – и растворяться в том мгновении покоя и счастья.

*

Однажды ты запретишь болоту переваривать себя, взглянешь на него по-иному. Так оценщик смотрит на произведение искусства. Так реставратор смотрит на фронт работ. Ты увидишь все недочеты, все сколы и трещинки. Слабые места.

Если грамотно ими воспользоваться, можно в одночасье развалить весь его бизнес. Или уничтожить репутацию. Или просто сбежать в другую страну, поменять имя, гражданство. Вытащить, наконец, увязший коготь. Сделать бы только все правильно, не выдрать с мясом.