Но мне это в радость, работу делает он,  а на ус мотаю, учусь я. Любой опыт пригодится.

И то, что сейчас я имею возможность наблюдать за профессионалами в этой сфере, адвокатами из центрального офиса корпорации, огромный и положительный опыт.

Я провожу в суде более трех часов и вообще не жалею о потраченном времени.

Это  невероятно интересно. В первую очередь потому, что напрягаться не надо. Я не истец и не заявитель. Посторонний слушатель, который впитывает информацию, а так же форму поведения.

Многим покажется это не интересным и скучным. Только не мне! Я люблю свою работу. Я готова учиться.

Вот еще бы Алексеев не выматывал нервы.

Понятно, почему я в зале суда.

А вот он там что забыл?

И не надо мне рассказывать, что лично контролирует работу юристов!

Они здесь, слава Богу, профессионалы своего дела и в контроле не нуждаются.

И, судя по тому, что глаз Петр Григорьевич не сводит с меня, он тоже так считает.

А еще считает, что в контроле нуждаюсь я.

Ну, или просто издевается, заставляя краснеть не по делу.

Я все заседание старательно фиксирую полученную информацию и свои мысли по ходу дела, чтоб потом улучить момент и позадавать вопросы.

И постоянно, вот просто каждую секунду ощущаю на себе плотный, горячий взгляд начальства.

Он скользит, физически трогая, по шее, тут же покрывающейся нервными красными пятнами, ниже , к груди, и тут остается радоваться плотности белья, потому что, надень я сдуру что-то более легкое, и торчащие от ужаса соски были бы выставлены на всеобщее обозрение. Затем взгляд так же медленно и издевательски путешествует обратно. Прямо к ямочке между ключиц, я еле удерживаюсь, чтоб предательски не сглотнуть, выдавая себя. И выше. К губам. И нет, я их не облизываю и не закусываю.

Вообще ничего пошлого не делаю. И почему же все время кажется, что он явно что-то непристойное думает, когда так внимательно изучает их?

От такого пристального внимания становится сначала жарко, потом до дрожи холодно… А потом накатывает привычная спасительная злоба.

Вот всегда она меня выручает. Оптимизирует организм для борьбы.

Я уже не воспринимаю Петра Григорьевича с налетом романтики, не думаю о нем, как о моем любимом человеке. Для меня это неприятель. Временно отступивший, но, стоит почуять слабину, как сразу активизируется. И затопчет.

Ну уж нет.

Никогда такого не будет.

Розовые очки разбились стеклами внутрь. Это больно. Но я это переживу.

У меня есть один маленький, но нереально мощный стимул это сделать. Он как раз сейчас, наверно, в школе. Хулиганит…

Как всегда, при воспоминании о моем мальчике, губы непроизвольно расплываются в улыбке, глаза мечтательно задымляются.

Скольжу взглядом по залу суда, наталкиваюсь на неотвратимый взгляд босса. И сразу же, вспыхнув, перестаю улыбаться.

Не для него мои эмоции. Больше нет. От этого «нет» колет в груди. Но уже не так остро. Уже привычно.

Ко всему можно привыкнуть, на самом деле. Уж кому, как не мне это знать.

Заседание заканчивается с удовлетворяющим нас результатом, а потому из зала суда выходим в гордом молчании. Мужчины вперёд, я задерживаюсь  и чувствую, что рука непонятно как оказавшегося позади  Петра Алексеевича ложится на мою талию, чуть подталкивая вперёд на выход.

Вытягиваюсь по струночке, делаю вид, что ничего не происходит. Даже   когда его рука срывается с моей талии и медленно падает на бёдра.

У меня непроницаемое лицо, как будто из зала суда всегда выхожу с лапищей на попе. И ничего в этом такого странного.

И у Алексеева тоже вид очень деловой. Задумчиво смотрит куда-то в глубь коридора, хмурым, немного печальным взглядом, при этом пальцы мой зад не покидают! И вообще, делается вид, будто ничего не происходит. Просто помогает мне выбрать верное направление движения. Все отлично.