Ярик тушуется, ёжится невольно, зажимается снова. Он в двух словах это объяснить не сможет, а подробную повесть своей личной боли пока не особенно готов случайному знакомому поведать.

– Почему ты до сих пор вообще со мной возишься? Тебе это нормально?

– Что именно?

– Я же на душевно больного больше всего по виду тяну, а ты всё пытаешься понять меня. Ну зачем?! – Ярика снова на последнем предложении переламывает, дрожью по хребту прошивает, вновь подступающей истерикой глушит по голове.

Саша замечает это, ближе подходит, в глаза вглядывается пристально. Ярику кажется, что он даже если бы очень сильно захотел, не отвёл бы взгляда. От юноши, на вид обычного, слишком силой какой-то веет. От него не то спрятаться хочется, не то напротив спрятать попросить.

«От кого? Ярик, от кого ты прятаться собрался?! От самого себя уже давно бесполезно!», – Яр от собственных мыслей вздрагивает невольно.

– Пойдём со мной, если хочешь, – говорит неожиданно Саша, тихим шёпотом выдыхая следом так, что Яр решает, будто ослышался, – Я об этом пожалею.

– Куда? – уточняет Ярик, не обращая внимания на разум, отчаянно что-то кричащий в самом дальнем уголке сознания.

– Ко мне домой. Приглашаю тебя на душевную беседу, если так можно сказать, – у Саши в голосе снова насмешка добрая появляется.

– И ты не боишься? Я вообще-то меньше часа назад в приступе истеричном бился.

– А ты не боишься идти не пойми куда не пойми с кем?

Ярик первый в их безмолвной схватке взгляд опускает, усмехается горько, головой мотает.

– Ты уже точно мне больнее не сделаешь. Даже если очень постараешься.

Саша вздрагивает, взгляд короткий и странный на него бросает и вперёд идёт, слыша шаги за спиной тихие.

«Я об этом пожалею», – мысленно повторяет он.

***

Но Саша об этом не просто жалеет, много позже из квартиры своей вылетая и дверью едва не хлопая, он себя клянёт на всех известных ему наречиях. Он воздух ночной, холодный глотает жадно, глаза закрывает, жмурится до цветных пятен под веками. В груди так привычно болью дерёт.

Он устал, устал, устал-устал-устал!

Капли дождя рядом падают сначала редкие, потом более частые и крупные. Саша голову назад запрокидывает, струям воды небесной лицо подставляя.

Перед внутренним взором калёным железом выжгли, кажется, юношу хрупкого, изломанной куклой сейчас на его диване свернувшегося в клубок тесный, и глаза заплаканные в подушке прячущего.

Горло удавкой душит. Саша этот мир не-на-ви-дит.

С его губ рык почти звериный срывается.

Ярик по лестнице вихрем слетает, на улицу выбегает, сгибается и ладонями в колени упирается. Сердце стучит безумной чечёткой, дыхание, кажется, вообще больше никогда в норму не придёт. Он головой трясёт, будто морок стряхнуть пытается, и стонет негромко, признавая, что это всё, к счастью ли, к горю ли – реальность.

Он выпрямляется резко, взгляд к небесам возводит, замирает на долгий миг, за который события вчерашнего дня восстановить в памяти пытается. Они до ужаса чёткие и острыми почему-то ощущаются, словно хрусталь ломкий.

Ярик задыхается немного, когда вспоминает о том, что он вчера рассказал своему новому знакомому. Всё. Почти без единого умолчания.

Его страхом животным прошивает, он невольно в сторону от идущего мимо человека отшатывается и до скамейки, первой попавшейся, добредает. Его сейчас слишком сильно оглушает осознание, что он по сути чужому человеку доверился без задней мысли, открылся полностью.

Тот парень – «Саша, – напоминает он себе», – словно плащ спокойствия некоего за спиной носит и укрывает им всех, рядом находящихся. Ярик, в его квартире оказавшись, неуютно поначалу себя чувствовал, настороженность в груди таил, но стоило тёмной хвое приглашающе к беседе блеснуть, как его прорвало. Вся та стена, столь упорно возводимая им и защищавшая его от окружающих, рухнула, пеплом рассыпалась.