Страх совершенно отступил. Мне хочется согреться, поэтому я киваю, соглашаясь и с первым, и со вторым.

– А я даже не подумала о том, чтобы взять еду, – смущенно признаюсь я. – А ведь всего сутки назад я потерялась в лесу и мучилась от голода.

Я мысленно готова к тому, чтобы услышать что-нибудь о том, как это глупо, но вместо этого Эрвин мягко улыбается и отвечает:

– Не волнуйся, я с тобой поделюсь.

Я улыбаюсь ему в ответ, сажусь по-турецки, подтягивая замерзшие ноги ближе к себе, и непроизвольно вздрагиваю, когда шершавая ткань брюк задевает царапину на руке. Похоже, это не укрылось от Эрвина, – он подходит ко мне вплотную, аккуратно берет мою руку и разглядывает ее с обеих сторон.

– Тебя нужно осмотреть и обработать ссадины. У меня есть аптечка.

– Осмотреть? – смущенно спрашиваю я, чувствуя, что начинаю краснеть.

– Моника, я же говорил, я – профессиональный инструктор. Я проходил курсы по оказанию медицинской помощи. Отнесись ко мне, как к врачу, пожалуйста.

– Тогда сначала фляжку, – быстро говорю я. Эрвин усмехается, развязывает рюкзак, достает фляжку и протягивает мне. Егермейстер – пряный, сладкий и густой, от него в груди разливается приятное тепло. Я делаю еще несколько глотков.

– А теперь покажи, где болит.

Я вздыхаю и покорно закатываю рукава на куртке, обнажая ободранные руки.

– Еще здесь, – я показываю на разорванную ткань на колене, – и здесь, – провожу пальцем по скуле, зажмуриваясь и подставляя ему лицо.

– Ты сильно поранилась, – говорит он со вздохом, и в его голосе я слышу сожаление. Он осторожно подворачивает рукав и заливает ссадину антисептиком. Я морщусь. – Сейчас перестанет, – ободряюще говорит Эрвин и переходит к следующей ссадине. Я резко выдыхаю и зажмуриваюсь, стараясь не застонать. Вот черт, как же щиплет. – Извини, так нужно, – говорит он совсем тихо. Я киваю, но все равно едва сдерживаю себя, когда он переходит к следующей.

– Дай егермейстер, – быстро говорю я. Эрвин отстраняется, боль постепенно утихает.

– Держи. – Он снова протягивает мне фляжку, и я делаю несколько крупных глотков, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Разум затуманивается, тело начинает расслабляться. – Еще чуть-чуть, – голос Эрвина становится приглушенным, его движения как будто замедляются. Я смотрю на него в упор. Его лицо совсем рядом, насупленное и сосредоточенное. На лбу красуется огромная шишка.

– О… Эрвин… – шепчу я, невольно прикасаясь к бугру. Эрвин морщится и отклоняется. – Прости, прости, мне ужасно жаль…

– Я прощаю, только не трогай. Ну, вот и все, – он осматривает результат своей работы. Надеюсь, Эрвин не вспомнит про огромную ссадину на боку, из-за которой ему пришлось тащить меня на спине, ведь тогда он заставит меня оголить торс.

– Ты так и не сказал, зачем заманил меня в пещеру, – глухо говорю я, чтобы поменять направление разговора.

– Давай для начала разберемся с чаем, – Эрвин отстраняется, берет котелок и уже на пороге оборачивается и говорит с притворной строгостью: – Только не вздумай от меня сбегать, у меня нет никакого желания искать тебя под дождем. Это понятно?

Я киваю, но Эрвин, видимо, уже во мне не уверен: он замирает на пороге, потом качает головой и берет мои кроссовки.

– Босиком, по крайней мере, ты не уйдешь далеко.

Я оторопело смотрю на него.

– Тогда давай еще егермейстера, – я требовательно протягиваю руку. Где-то в подсознании всплывает мысль, что пора бы остановиться. Но тело все еще болит, к тому же, я никак не могу согреться, поэтому решаюсь сделать еще пару глотков.

Эрвин ушел. Теперь, греясь в тепле от растопленной печки, я чувствую себя на удивление хорошо. За окном шумит дождь, вода просачивается сквозь отверстия в своде и медленно стекает по стенам. Наверное, когда здесь жил Даниэль Манфилд, дыры в потолке были заделаны. Не удивительно, что это место с самого начала показалось мне уютным. Здесь жил не жестокий убийца-маньяк, а любящая пара, счастливая, пусть и совсем короткое время.