Не выдержав того, что этот парень собирается применить свои биты, я ворвалась в кабинет и резкими шагами направилась к нему. Приближаясь, я узнала, что это Томас.

– Ты не посмеешь использовать технику в проекте! Используй это для себя, но не на нашем кружке. Здесь должны быть только музыкальные инструменты.

– Элис, я лишь пытаюсь создать то, что определённо понравится публике. Ты можешь не сомневаться во мне.

– Я знаю тебя меньше двадцати четырёх часов, а ты тут уже говоришь: «Можешь не сомневаться во мне»!

Я кричала, не в силах себя остановить. Слишком велика была моя злость на этого самоуверенного «крутого» паренька.

– Хорошо. Сядь тогда и сама покажи то, что б ты хотела подарить публике.

Он встал из-за рояля и уступил мне место.

Я криво улыбнулась и села за рояль.

В голову приходят только то, что мы вместе с Джоном писали. Одинокая слеза скатилась по моей щеке. Я быстро смахнула её тыльной стороной ладони.

– Ты плачешь? – тихо спросил он.

– Нет. Тебе показалось.

Я видела, как он сел недалеко от меня и ждал, когда мои ладони опустятся на рояль.

И вот он – взмах моих ладонь, они опустились на клавиши. Я закрыла глаза, представляя, как нежно будет звучать эта мелодия. Мы всегда вдохновлялись Моцартом. Мои пальцы знали наизусть эту мелодию, они памятно блуждали по чёрным и белым. Когда мои пальцы замедлили ритм, то я осторожно и со всей нежностью нажала на клавиши. Отпустив руки, я почувствовала, как мои пальцы покалывало. Боль окружила меня и давила на меня всей своей тяжестью. Я поняла, что плачу и слёзы уже ручьями стекали по моим щекам.

– Элис, не обманывай меня.

– Прости, – выдавила я из себя, сквозь слёзы. – Прости, – снова повторила я.

– В чём дело?

– Нет. Не спрашивай.

Я сделала большой вдох и почувствовала давящую боль внутри, возле сердца. От внезапной боли я слегка вскрикнула.

– Что-то не так, – сказал он и подошёл ко мне, присев на корточки возле меня.

– Всё в полном порядке. Так что-то кольнуло внутри.

– Ты бледная.

– Всё со мной в порядке, – сказала я сквозь зубы.

Я и вправду почувствовала себя как-то не так. Меня пугало то, что в последнее время что-то неладное происходит со мной внутри.

Я встала из-за рояля.

– Было неплохо. Я не хочу говорить, что ненавижу классику, потому что сам вырос на ней. Но с каждым годом я стал всё глубже и глубже погружаться в музыку, исследовал её. Сейчас я пишу музыку, объединяя классику и современность. Звучит это всё потрясающе.

– Я ненавижу современную музыку. Моцарт мне больше по душе.

Я забрала свою сумку и ноты и уже моя ладонь лежала на ручки двери, как его голос остановил меня.

– Элис?

– Что?

– Я не хочу ссориться с тобой. Когда я перешёл в эту школу, то был безумно рад, что у вас есть занятия по музыке. Моя заветная мечта – принести и оставить что-то в этом мире, – сказал он и замолчал. – Какая у тебя мечта, Элис?

– Та же, что и у тебя, – тихо ответила я, глядя в его карие глаза.

Меня начала напрягать ситуация. Несколько минут назад я плакала, вспоминая о Джоне, сейчас я уже стою и разговариваю с Томасом о мечтах. Ведь у нас с Джоном была такая мечта: написать свои произведения и оставить их в этом мире. Но ничего такого и подобного быть уже не может. Вся моя жизнь рухнула в одну секунду, когда я увидела его в той машине.

Рядом со мной стоял пуфик. Я села на него и снова начала плакать, содрогаясь от тяжёлых и колких всхлипов. Я никогда не смогу отпустить своё прошлое, как бы этого не хотели мои близкие.

– Элис, я вижу то, что тебе плохо.

Его слова разбудили мой гнев. Никто и никогда не посмеет трогать меня за живое. А раны и Джон внутри меня были живы.