Айдарук с трудом сдержал разочарованный вздох. С одной стороны он мог бы прервать степенный разговор, ибо принёс важную новость. И будь на его месте кто-то другой, он бы так и сделал. Но Айдарук прекрасно знал, что Турумтай не одобрит, если седых уважаемых старцев перебьёт именно он. Ведь это будет выглядеть так, будто сын патши позволил себе презреть законы старины именно потому, что он сын патши. А когда в общине начинают зреть такие мысли, это не проходит даром. Потому Айдарук постарался скрыть нетерпение и вместо того, чтоб выпалить вести, ради которых так спешил, он поклонился каждому участнику совета, извинился за вторжение среди важных дел, после чего скромно присел на самый край левой скамьи.

Казалось, никто не заметил его появления, все как ни в чём не бывало продолжили разговор. Только отец, при виде сына, которого не было почти месяц, лишь едва заметно кивнул ему. Мать ни на миг не отвлеклась от дел, хотя теперь, когда сакчы или жрец обращался к ней с вопросом, Джумуш думала гораздо дольше, чем обычно, и при этом часто отвечала невпопад, из-за чего Турумтай каждый раз бросал недовольные взгляды то на неё, то на сына.

Но едва окончился совет и старейшина, уходивший последним, переступил порог, Турумтай тут же спросил:

– Ну, что случилось? – он даже привстал на тахте и нервно дёрнул щекой, наискось рассечённой широким корявым рубцом, а высокий лоб от переносицы вверх прорезала глубокая морщина.

Айдарук в двух словах поведал о захваченной подсеке и хитрости Пешкана. Слушая сына, Турумтай мрачнел, все сильней закусывал губу и сжимал кулаки, так что в какой-то миг Айдарук испугался, как бы отец не вспылил. Юноша так и ждал упрёков в бездействии и даже обвинений в трусости. Но короткий рассказ подошёл к концу, а Турумтай так ничего и не сказал. Джумуш тоже молчала, хмуро глядя перед собой и лишь иногда кивая собственным мыслям.

Наконец тот очнулся, тряхнул головой и шумно протяжно выдохнул.

– Как же не вовремя! – С досадой выпалил он, но продолжить не успел, его перебила Джумуш.

– Или, наоборот – кстати. – Задумчиво произнесла она и со значением посмотрела на мужа. – Теперь мы знаем, чем можно заплатить Пешкану.

Турумтай озадаченно сдвинул густые сросшиеся брови, но уже в следующий миг просветлел в улыбке.

– Хм… Пожалуй, так есть. – Он встрепенулся, оживился и провёл большим пальцем по шраму на щеке, как делал всегда, когда напряжённо о чем-то думал. – А раз так, Тенгри одобряет нашу затею.

Растерянный Айдарук с немым вопросом посмотрел на обоих родителей, но Турумтай, словно уже забыв о Пешкане с подсекой, деловито спросил:

– Как повоз?

Айдарук быстро перечислил всё, что удалось собрать. Турумтай довольно кивнул. Он жестом подозвал Айдарука и, обняв его, с наслаждением вдохнул родной знакомый запах. Потом отстранился и нежно провёл шершавой ладонью по загорелой обветренной щеке, после чего потрепал густые чёрные кудри и отпустил сына.

– Я рад, что ты справился. – Сказал он с тёплой сдержанной улыбкой, но уже через миг, вернувшись на тахту, он перестал быть любящим отцо, теперь это снова был патша, решающий судьбу большого племени.

– Что ж, тогда тянуть не будем. – Постановил и посмотрел на стену, где среди десятка дорогих клинков и зверей-тотемов висел круг до блеска отполированной бронзы. Две линии, пересекаясь в центре, делили его на четыре равные части и в каждой выпуклым барельефом красовались птицы, изображавшие времена года; а по внешнему краю тянулись две цепочки больших и малых делений: одна обозначала стадии луны, другая – солнца.

Сверившись с календарём, Турумтай повернулся к жене: