– Что с вами, святой отец? – встревоженно воскликнул юнга.

– О-ох, худо мне… Весь горю… – жалобно простонал хитрец и выпустил на подбородок струйку крови из прокушенной губы.

Юнга помчался к капитану. Время было обеденное, и капитан принимал пищу в компании Корнелиуса и брата Теодора.

– Капитан! Там… падре заболел! – выпалил юнга, все ещё держа в руке бутылку, – Горит весь!

Синьор Паганини встревожился. Корнелиус и брат Теодор – тоже.

– Ну-ка, схожу, посмотрю! – капитан встал из-за стола.

Корнелиус тоже поднялся. Брат Теодор – нет.

– Оставайтесь здесь! – приказал Паганини, – Вдруг у него какая-нибудь зараза!

Войдя в каюту отца Валентина, он сразу нахмурился: священник выглядел скверно.

– Что болит-то, падре?

– О-ох… Всё! Но, особенно тут, – симулянт, томно закатывая глаза, показал на пах, – и здесь, подмышками!

Капитан потрогал в указанных местах и нащупал твердые катышки величиной в грецкий орех. Бубоны!

– Чума… – прошептал он, мертвея лицом.

Вернувшись в свою каюту, он угрюмо сдернул с головы треуголку:

– У него чума, синьоры!

Корнелиус от ужаса лишился дара речи. Брат Теодор – нет, хотя тоже испугался.

– Что же теперь будет с нами? – истерично возопил он.

– Что, что… Положимся на волю Божию! – капитан благочестиво, но обреченно перекрестился, – Надо будет весь корабль обрызгать уксусом и окурить дымом. Так принято по технике безопасности… хотя и не помогает ни фига. Синьор монах отслужит молебен – вот это должно помочь. Ухаживать за болящим буду я.

– Почему? – зачем-то спросил Корнелиус, к которому после стакана рома вернулся голос.

– Чумой два раза не болеют, а я болел. В Египте, лет восемь назад.

– И, что?

Капитан бросил на него уничтожающий взгляд и сардонически хохотнул:

– Что, что! Умер, конечно! А труп мой сожгли!

Подумав, грустно добавил:

– Придется высадить беднягу падре на берег.

На следующий день «Сокол» бросил якорь на рейде Осло. На сигнальном фале подняли два флага: «Виски» (красный квадрат, на белом фоне, окруженный синей, квадратной же каймой), означающий «Нужна медицинская помощь», и черный, означающий, что на судне чума.

Через два часа (это очень скоро!) к бригу подошел вельбот. И гребцы, и чиновник были одеты в парусиновые балахоны, пропитанные дегтем, и перчатки. Лица были замотаны повязками.

– Эй, на бриге! Сколько у вас больных? – крикнул чиновник.

– Один! – перевесившись через фальшборт, ответил капитан Паганини.

– Мы заберем его в карантин!

В боцманской люльке падре спустили в вельбот и обрезали конец, чтобы не втаскивать зараженную вещь обратно. Пожитки отца Валентина капитан сжег в камбузе ещё раньше.

– Следуйте своим курсом! – прокричал в рупор чиновник, – Высадка на берег вам запрещается!

И бриг двинулся дальше, чтобы встретиться с Гольфстримом.

На берегу отец Валентин признался, что симулировал чуму, дабы сойти на берег. Чиновник, услышав это, заскрежетал зубами от злости и хотел ударить его, но сдержался. А гребцы не сдержались, и плотно наваляли обманщику по шее!

Несмотря на это, отец Валентин счастливо улыбался: он снова был в безопасности!

Бриг шел на норд-ост уже несколько дней. Пассажиры и команда усердно молились, чтобы не заболеть. И палуба, и жилые помещения, и трюм – все воняло уксусом и пороховым дымом. Брат Теодор отслужил семь молебнов о здравии плавающих и путешествующих. На восьмой день капитан Паганини собрал всех на палубе:

– Я думаю, чума нас миновала. Обычно она проявляется, максимум, через неделю. Восславим же Господа за избавление от заразы! А брату Теодору отдельное спасибо! Если бы не он…

Все истово помолились, а как же! Потом мужская часть пассажиров и команды обильно отметила сие знаменательное событие. Марианна не пила. Она мучилась вопросом: как без отца Валентина крестить народ в христианство? Ответа не было. Когда спросила об этом брата Теодора, тот, глубокомысленно сдвинув брови, выдал: