Меня ведут под руки, слышу, как сквозь вату, и лишь по запахам понимаю, что я в медпункте. Острый запах нашатырного спирта бьет в нос и включает сознание, обвожу взглядом кабинет и склонившегося надо мной медика. Судя по его испуганному взгляду, вид у меня не совсем нормальный.

Показываю ему на живот, а потом что не говорю, он расстраивается еще больше, мне его даже жалко. Он сует мне лист бумаги, но я вряд ли сейчас удержу в руках ручку. А потом из коридора слышатся мужские голоса, распахивается дверь и врывается он. Я не могу удержаться, слезы ручьями текут по щекам, я никогда еще так не плакала одновременно от радости и от отчаяния.

От радости — потому что он все-таки нас нашел. А от отчаяния, потому что Арсен делает шаг к кушетке, отталкивает медика и хватает меня за плечи. В его глазах холодный блеск, и я понимаю, что он в бешенстве.

— Ты! — рычит он, наклоняясь к самому лицу. — Это все-таки была ты!

А потом командует куда-то за спину:

— В клинику ее. Быстро. Сейчас узнаем, кто и от кого беременный.

И я проваливаюсь в темноту.

***

Едем долго, меня снова тошнит от того, что машину трясет, я сижу на заднем сиденье, положив голову на плечо тому самому парню, который у них в охране главный. Алексей, так его зовет Арсен. Этот Алексей и отнес меня на руках в автомобиль, а Арсен сел наперед, на меня он старается даже не смотреть.

В клинике нас встречает доктор, он тревожно хмурится, меня укладывают на кушетку, делают несколько инъекций и ставят капельницу.

— Девушка с сильной интоксикацией и обезвоживанием, Арсен Павлович, вы хотите ее угробить? — говорит доктор Арсену.

— Я хочу знать, беременна ли она, и если да, то чей это ребенок, — не узнаю его голос, чужой и жесткий. И лицо такое же чужое.

— Вам делали УЗИ? — спрашивает меня доктор. Киваю.

— Если и делали, то неделю назад, — снова отвечает Арсен тем же чужим холодным голосом.

— Это может навредить ребенку, Арсен Павлович, — пробует возражать доктор.

— Я не знаю, чей он и есть ли он вообще, — цедит тот сквозь зубы, — так что делайте то, что вам говорят.

— Я рекомендовал бы вам подождать несколько недель, неинвазивный метод не так вреден для плода. Мы возьмем кровь у вас и у матери ребенка, и все. А при инвазивном методе игла вводится в полость матки, это агрессивный метод, есть риск непроизвольного выкидыша и даже внутриутробной гибели плода, хотя и крайне редко, конечно. Может еще начаться инфекционное воспаление, а прием антибиотиков на таком сроке крайне нежелателен…

— Делайте то, что вам говорят, — сухо чеканит Арсен, а мне хочется крикнуть:

«Это не плод! Это мой ребенок!»

Но я могу только кусать губы, пока они решают судьбу моего малыша. Подходит Алексей и садится рядом.

— Агата, как вы себя чувствуете? Вы можете отвечать на вопросы? Вам удобнее писать или набирать на клавиатуре?

Мне намного лучше после уколов, и пока лекарство продолжает капать в вену, прошу ручку, так привычнее. Тут же появляется Арсен и нависает за плечом Алексея, весь медперсонал выпроваживают за дверь. Допрос ведет по большей части сам Ямпольский.

«Ты знала, зачем Мансурову этот ребенок?» «Ты сознательно подменила эскортницу?» «Ты видела, что я под воздействием препаратов?» «Ты действительно стремилась забеременеть?»

Вопросы щелкают как выстрелы, слова звучат хлестко, он словно бьет меня ими, и я отвечаю:

«Да», «да», «да», «да».

Его глаза совсем светлые от ярости, они похожи на ледяные осколки — холодные и колючие. Меня даже начинает знобить от его замороженного взгляда. Стараюсь на него больше не смотреть, смотрю на Алексея, его взгляд хотя бы ничего не выражает.