Безразличный, почти даже апатичный, взгляд Алекса скользнул по задавшей вопрос собеседнице и тут же ушёл в сторону. В данной обстановке ему не требовалось давать ответа. Правила приличия и хорошие манеры его и так мало волновали, не говоря уж об этом конкретном случае. Конфликт забрал у него значительный запас энергии. Драмы и разговоры о взаимоотношениях были парню, в целом, невыносимы. Он предпочитал уходить молча и без лишних слов, даже если это могло показаться дерзким и нахальным для окружающих. Репутация «разбалованного властью и деньгами наследника, считающего себя непревзойдённым ни в чём и не повинующегося никому», никогда его не смущала. «К чёрту, условности! Какой уж есть! Наверное, его действительно плохо воспитывали. Ещё вернее было бы сказать: не воспитывали вообще. Хоть в этом была права эта, ставшая ему неприятной всего лишь за несколько дней, особа». Он не собирался обсуждать с кем бы то ни было и тем более – «с этой» мотивы своего поведения. Это был выбор разума, а в момент принятия решения он показался ему правильным. Подобное же значило в «несложном» мире Алекса, что такая тактика и была верна.

************

Мгла ночи окутала всё вокруг. Стояло полнолуние: круглый бледно-жёлтый шарик был окружен бессчётными светящимися точками – звёздочками. Тёмное небо плохо освещённого посёлка особенно красиво отражало это мистическое природное действо. Начавшись с проливного дождя, день быстро перешел в жаркий и знойный. Нависшая в воздухе духота до сих пор не давала забыть о стоявшей весь день жаре, мешая теперь засыпать. Во всём трёхэтажном строении не находилось ни одного кондиционера. Спасаться поэтому можно было лишь сочетанием закрытых в течение всего дня жалюзи и раскрытых вечерами нараспашку окон. В поздние часы температура спадала до приятных 18–20 градусов.

Не смыкая глаз, Камелия лежала на кровати не в силах заставить себя уснуть. Груз сегодняшнего сумбурного выяснения отношений тяжелым булыжником улёгся на душу. Она в очередной раз перемалывала моменты столкновения с Эмре. «Сделала ли она ему больно брошенными на прощание словами? Заставила ли его сердце так же терзаться, как она сама убивалась в тот роковой для неё июньский день?» Сейчас девушка сильно переживала за состояние своего бывшего возлюбленного. Камелия была до крайности эмпатична, поэтому и сочувствовала другим значительно больше, чем себе. Если даже обижали ее, что не было редкостью, девушка тщательно зарывала боль в себе. Она была неспособна держать обиды на кого-то, и ей было проще брать вину за происходящее на себя. И было совсем не важно, что «это её» втоптали в грязь или унизили. Ведь в своей собственной, зачастую искажённой, оценке произошедшего она сама подталкивала оппонентов на подобные действия по отношению к ней. Страх причинить боль кому-то был сильнее. Бесчисленные попытки изменить эту пагубную привычку не принесли результата – и Камелия приняла это качество как данность.

Всё же образ Эмре сделался второстепенным сейчас. Мозг девушки заполнила другая картинка – недавно утихшей разборки в их доме – персона Алекса. С этим его игнором, колкой надменностью и самовлюблённостью… Бесподобный красавчик, спускающийся как вершитель этого мира по лестнице… Неторопливо застегивающий на ходу рубашку, не спеша скрыть свой загорелый, отливающий блеском, накаченный торс с хорошо просматривающимися даже издали кубиками пресса… Одно только воспоминание о его облике сейчас в этой душной, пропитанной одиночеством, комнате заставляло трепетать низ живота.

Это было настолько непреодолимое желание, что она была готова абсолютно на всё, лишь бы почувствовать хоть одно мимолётное прикосновение своего вожделения. Камелия отчётливо осознавала, что ею движет не разум, а неограниченная похоть, абсолютно несвойственная её кроткому характеру. Нелогичная и неугасающая страсть к человеку, который унижает и игнорирует её, овладела девушкой. Как бы то ни было, она не могла ничего поделать с собой: контроль за поведением бесповоротно переняло какое-то непонятное её человеческому сознанию существо.