Анника все больше раздражалась на саму себя.

Зачем она пообещала родителям помогать этим летом в магазине?

Да еще поливать цветы в Селандерском поместье. Вот этого уж точно делать не стоило.

А согласилась она из-за Давида – как всегда!

Потому что думала, что Давиду хочется попасть в Селандерский дом.

Потому что хотела его порадовать.

Хотела ему угодить. И порадоваться сама.

Она всегда так рассуждала. Кого бы это ни касалось. Да только что толку? Кому до этого дело? Давиду и в голову не приходило, что цветок, который ему приснился, он смог увидеть только благодаря ей. А Юнас – помнит ли он, как она уговаривала родителей купить ему магнитофон?

Все, с нее хватит!

Ключ она им взять ни за что не позволит!

Только бы Юнас перестал слоняться как неприкаянный и сверлить ее взглядом.

Давид едва кивнул ей, когда она встретила его этим утром по пути в библиотеку. И даже не слез с велосипеда. Как бы то ни было, она не собирается…

Но – но – но…

Имеет ли она право брать с других такие обещания?

Правильно ли она делает, что постоянно одергивает Юнаса?

Ну не зануда ли она после этого? Зануда и грымза?

Зачем она мешает Давиду разыскать летнюю комнату? Между прочим, именно он первым услышал голос на кассете! И именно он растолковал шепот!

Вдруг это что-то важное? Вдруг в Селандерском поместье и правда что-то неладно? А она только вставляет им палки в колеса!

Ну вот! Стоило отвлечься, и она опять начала клеить ценники по второму разу.

Ерунда какая-то… Со злости Анника отпихнула несколько банок так, что они покатились по столу.

Потом встала и пошла звонить Давиду.

Первое, что они увидели, войдя в Селандерский дом, был цветок. Сегодня он выглядел куда лучше.

Но, хотя день был в самом разгаре и за окном светило солнце, а цветы, как известно, всегда обращают свои листья к свету, этот цветок упрямо поворачивался внутрь комнаты – к лестнице.

– Странно, – сказал Давид. – Когда я вчера уходил, я повернул горшок так, чтобы свет падал на листья.

– А что, если здесь кто-то был… – Анника запнулась: ерунда, этого не может быть.

Но Юнас ухватился за ее мысль. В дом запросто мог кто-то проникнуть. Поэтому он предусмотрел все до малейших деталей. Рисковать нельзя ни в коем случае. Чтобы проверить, не приходил ли кто в их отсутствие, Юнас положил на все дверные ручки немного хвои. Если хвоя так и лежит на ручках, значит, никто не приходил. А если нет, следовательно… И тогда придется принимать меры! Еще этот метод позволял определить, какие двери открывали, а какие нет.

– Хитро придумано! – восхитился Давид.

– Ну и как хвоя? – улыбнувшись, спросила Анника. – На месте?

– Да, пока на месте, – ответил Юнас. – К коробке с ключом никто не прикасался. Цветок повернулся сам. Он хочет, чтобы мы поднялись по лестнице!

– Да, похоже на то… – сдавленно пропищала Анника.

– Ну все, давайте уже достанем ключ и разыщем, наконец, эту летнюю комнату! – сказал Давид.

– Да, давайте… – согласилась Анника.

Они поднялись по лестнице, и Давид достал ключ. Он огляделся. Куда ведет этот коридор? Из всех дверей заперта была лишь одна, ведущая на чердак. Возле нее на крючке висел ключ.

Комната, где жили только летом, вполне могла находиться на чердаке. Дети открыли дверь на чердак и оказались перед высокой деревянной лестницей. Ступеньки зловеще заскрипели, и Юнас сразу же включил магнитофон:

– Раз-раз! Говорит Юнас Берглунд!

– Какой жуткий чердак, – сказала Анника.

– Да, не самый уютный, – отозвался Давид. У него с собой был фонарик.

Юнас докладывал:

– Итак, дорогие слушатели, мы находимся на чердаке Селандерского дома. Как только что заметила одна из моих коллег, место жутковатое. Дневной свет скупо проникает через небольшие оконца, затянутые старой паутиной. В полутьме можно различить груды хлама, покрытого толстым слоем пыли. Я чувствую резкий затхлый запах. Нам приходится продираться сквозь паутину, которая серыми клочьями свисает с потолка. Вокруг носятся летучие мыши…