Алекс просто шагнул ей навстречу и пропал.

Глава 3

Очнулся. Первым после пустоты было ощущение холодного железа. Рука нащупала палку, затем пружинистую под матрасом сеть. Не его кровать. Запах старого белья. Синяя стена, стрельчатые окна. Сумерки.

Рядом еще койки. Много коек. Сгорбленная фигура старика мычит, выражая страдания без слов. Еще какая-то пожилая женщина обтирает тряпкой лежащее на другой койке почти безжизненное тело. Хозяин тела в полусознательном состоянии. Сиделка перекладывает его тряпичные руки туда-сюда.

– Где я?

Она отвечает, не поворачиваясь:

– В больнице.

Вытягиваются из щелей тени. Жалобятся. И говорить не хочется ни с кем. Выщеренные выбоины на стене. Выпросите себе срок у Бога, убогие?

Остается только понять, как ты оказался здесь. В чужом абсурдном сне. Чтобы не задумываться – постоянно спать. Но ночью к ним в палату привезли ЗК. Абсурд продолжился. ЗК понять не мог, где находится, но это не помешало ему выдернуть из своей руки катетер и сломать палку от капельницы. Двое охранников, «Пат и Паташонок», толстый и тонкий, смогли его удержать. Под утро веселую тюремную команду перевели в какое-то другое отделение больницы. Спать дайте!

Но утром опять переполох. Двое худосочных и длинных братьев втащили в палату на руках третьего. Мать в деревенском платочке шла следом. Несла какие-то обноски и стоптанные белые кедики. Прежде чем Алекс успел опомниться, этого третьего вырвало прямо ему под ноги. Едва не обрызгал. Бедолагу положили на кровать. Засуетились врачи. Мерили давление, что-то кололи. Параллельно опрашивали родственников. Братья, полупрозрачные тени с заплетающимися языками, пытались выстроить хоть какие-то правдоподобные оправдания.

– Когда ему стало плохо?

– Да вот прямо сейчас, в палате.

– Нет, а до этого?

– До этого все было нормально.

– Как это, нормально, вы же его в больницу привезли.

– Но он же своими ногами шел.

– Сам шел?

– Мы его вели под руки, он шел сам. А потом, уже в палате, ноги подогнул и сознание потерял. В машине все нормально было. Только тошнило.

– Почему скорую не вызывали?

– Он дома лежал, мы думали, что отлежится.

– Давно он так лежал?

– Неделю, после того как головой ударился. Но все было нормально.

Мать в разговоре не участвовала. Она кружила загнанной тигрицей между коек. В промежутке между репликами сказала только:

– Запомните, я с ним здесь сидеть не стану! Вы меня поняли?! У меня времени нет! Я занята.

Лицо парня тем временем совсем посерело. Как будто просело. Как будто песок стал ссыпаться в воронку, в глубокую яму. Врачи засуетились еще больше. Вдруг мать что-то почувствовала. Она отошла и села в коридоре.

– Всё, – через минуту врач вытащила из ушей стетоскоп. – Примите мои соболезнования.

– Не, ну как же «всё»! Вы попробуйте еще раз. Вы не услышали! Доктор?

Но доктор уже ушла.

– Сообщите матери.

Две тощие тени склонились над телом:

– Братишка, ну как же так, а?

Вошла мать. Стала целовать покойнику руки. Алексу показалось, что как-то слишком картинно. Братья все еще причитали.

Мать вдруг что-то вспомнила, остановилась в полудвижении:

– Нужно Катьке звонить.

– Я звонил. Она говорит: «Привет!», смеется и трубку бросает.

Стрельчатые больничные окна. Узкие, как зрачки ящерицы. Холодные больничные палаты одновременно напоминают залы средневековых замков и морг. Дольше Алекс не выдержал. Выполз во двор.

Больница находилась на окраине города. Целый комплекс трехэтажных кирпичных домов посреди больничного парка. В парке половину скамеек заняли студенты-медики да жующие домашнюю колбасу крестьяне из областных центров.

Довольно-таки ехидно дребезжала в дорогой мобильник сидящая на скамейке тетка: