– И, стесняюсь спросить, с чем ты среди ночи хочешь Авдеева поздравить?

Макс смотрит на часы:

– И правда ночь-полночь. Слушай, Никит, давай так: если Авдеева в клубе нет, закажем там девочку. Опишешь Миру.

– А если приведут не её?

– Скажем, не понравилась и поедем в другой клуб. Делов-то! Ты пойми, сразу ва-банк идти нельзя.

– Вдруг Шакал с ней вообще не в клубе развлекается?

– Его всегда больше деньги интересовали, а не малолетки. Никто нам контакты Шакала не сольёт, но ведь могут и запрос ему кинуть.

– Мерзость! Работорговля какая-то. – Бью по рулю ладонями: – Девчонку малолетку увезли! Через ментов-то не быстрее будет?

– Ха! Наивный ты, Никита Петрович. В розыск должна подать мать – раз, в машину Мира села сама – два.

– А если сказать, не сама? Номер машины есть.

– Ну и чего ты добьёшься? Даже, предположим, менты согласятся взять это дело – один из ста. Пробьют Шакала по базам. Если он по УДО вышел, значит, ходит отмечаться. Причём в глазах закона и по документам никакой он не Шакал, а, допустим, Пупкин Еремей Макарович, добропорядочный гражданин, сварщик третьего разряда. Примчимся мы на адрес, а Шакал дома один почивает или с Мирой пьёт напитки вкусные.

– Если пьёт, так и возьмут его тёпленьким, – кипячусь я. – Она ж дурочка несмышлёная.

Макс одним махом рушит мои доводы.

– Дурочка, Никита, диагноз в её возрасте. Ей ведь восемнадцать, и она вольна делать что угодно и с кем угодно. К тому же, повторяю, к Шакалу она села в машину добровольно. А вот к тебе у органов могут возникнуть вопросы.

– Ты прав. С самого начало надо было по-людски разбираться. Дай-ка я Регине позвоню, – набираю номер Мириной мамы, она не сразу подходит к телефону. Спохватившись, смотрю на часы – уже за полночь. Хочу сбросить звонок, но в трубке раздаётся томный голос. Судя по музыке и голосам, Регина не одна. Начинаю без обиняков: – Ваша дочь вернулась?

– Я не дома, – растерянно отвечает Регина, но тут же берёт себя в руки: – И что за допрос среди ночи?

– То есть ваша дочь сбежала, и вы тут же отправились в загул?

– Никита Петрович, дорогой, – выдыхает Регина в трубку. – Я так разочарована её поступком… Мне тоже нужна поддержка. Подружки вот вытащили развеяться.

Хочется пожелать ей схватить французский насморк[1], кукушка, а не мать! Говорю, едва сдерживая гнев:

– Не забудьте меня набрать, если она позвонит или появится.

– Да-да, я помню! – клянётся Регина и цыкает на кого-то. Слышится мужской шёпот, но слов не разобрать. Сбрасываю звонок и вылетаю на Тучков мост. – Макс, ну как так? Мы два абсолютно посторонних мужика носимся среди ночи, как курицы-наседки в поисках глупой цыпы, а её мамаша отправилась кутить с друзьями.

Макс зевает, прикрыв ладонью рот:

– Так, может, по домам?

– Нет! Я этого так не оставлю. – Передо мной встаёт образ Миры. Не похожа она на девочку лёгкого поведения. Скорее малышка росла папочкиным цветочком, как моя Марина. И мой долг перед Серёгой и самим собой не дать никому сорвать и растоптать этот цветок.

Первый клуб мы находим не сразу, вывесок на таких заведениях нет. В эпоху бутлегерства в Штатах подобное процветало сплошь и рядом. Но мы-то живём в эпоху… Впрочем, спрос на древнейшую профессию, похоже, не исчезнет никогда. Доступных женщин, как и алкоголь, запретить невозможно. Спрос рождает массу предложений.

Макс, переговорив с охранниками, подмигивает мне. Проходим через небольшой зал, освещаемый бликами стробоскопов. Под тягучую музыку на сцене извиваются девицы. Мужчин не много. Утопая в мягких креслах, они следят за танцовщицами. Нас сразу проводят на второй этаж. По правую и левую сторону – двери, как в гостинице.