– Иногда она уезжала по делам, сэр. Но больше всего времени она проводила вот здесь. Она так без вас скучала.

– Правда? А держалась всегда весело.

Пендергаст поднялся и опять наполнил рюмки. Дворецкий на этот раз протестовал весьма слабо.

– Во время ваших отлучек я ее часто здесь заставал, – сказал он. – Она разглядывала птиц.

Пендергаст замер.

– Птиц?

– Да, сэр, знаете, ту книгу, которую любил ваш брат, до того как… как с ним начались все эти беды. Большая такая книга, с гравюрами птиц, – она вон там, в нижнем ящике. – Дворецкий кивнул в сторону старого шкафа каштанового дерева.

Пендергаст нахмурился:

– Первое издание Одюбона?

– Оно самое. Я приносил ей чай, а она меня даже не замечала. Она его часами напролет листала.

Пендергаст довольно резко поставил рюмку:

– Хелен никогда не объясняла своего интереса к Одюбону? Быть может, о чем-то спрашивала?

– Иногда, сэр. Она очень интересовалась дружбой вашего прапрадеда с Одюбоном. Хорошо, когда так увлекаются семейной историей.

– Деда Боэция?

– Его самого.

– А когда это было? – спросил Пендергаст после секундной паузы.

– О, вскоре после вашей свадьбы. Она хотела посмотреть его архив.

Пендергаст с равнодушным видом отпил глоток.

– Архив? Что за архив?

– Там, в ящике, под гравюрами. Она часто просматривала и письма, и дневники. И гравюры.

– А она не говорила зачем?

– Так ведь они такие красивые… Очень уж птицы славные, сэр. – Морис отпил из рюмки. – Вы же сами с ней познакомились в музее Одюбона на Дофин-стрит?

– Да, на выставке его гравюр. Странно, тогда она особого интереса к ним не выказала. Сказала мне, что пришла только ради бесплатного угощения.

– Вы ведь знаете женщин, мистер Пендергаст. У них свои маленькие тайны.

– Похоже на то, – прошептал Пендергаст.

Рокленд, штат Мэн

В обычных обстоятельствах таверна «Соленый пес» д’Агосте понравилась бы: все без претензий, дешево, посетители – простые работяги. Только сейчас обстоятельства обычными не назовешь: за четыре дня лейтенант побывал в четырех городах. Он летал и ездил; он скучал по Лоре Хейворд, он устал, устал смертельно. Да и Мэн в феврале был отнюдь не сказкой. Меньше всего лейтенанту сейчас хотелось наливаться пивом с толпой рыбаков.

Д’Агоста почти отчаялся. Рокленд оказался тупиком. С тех пор как двадцать лет назад Эстерхази уехали из города, их дом несколько раз сменил владельцев. Из всех соседей семью Эстерхази помнила только какая-то старая дева, которая захлопнула дверь у лейтенанта перед носом. В газетах, обнаруженных в библиотеке, Эстерхази не упоминались вообще, и в городском архиве о них ничего стоящего, одни налоговые ведомости. Ни тебе соседских сплетен, ни пересудов.

Напоследок д’Агоста решил попытать счастья в таверне «Соленый пес», прибрежной забегаловке, где, как ему сказали, любят околачиваться старые морские волки.

Таверна оказалась убогой, обшарпанной постройкой, втиснутой меж двумя складами на рыболовном причале у самой воды. Надвигался шквал, с океана летели, кружась, первые снежные хлопья, ветер срывал с волн клочья пены, носил по каменистому берегу выброшенные газеты.

«За каким чертом я здесь?» – спрашивал себя д’Агоста. Вопрос был сугубо риторическим: Пендергаст ему все объяснил. «Боюсь, ехать придется вам, – заявил он. – Я имею личное касательство к делу, а потому не могу сохранять необходимую для расследования дистанцию и быть объективным».

В спертом воздухе полутемной таверны пахло пережаренной рыбой и несвежим пивом. Когда глаза лейтенанта привыкли к сумраку, он увидел, что местные обитатели – бармен и четверо завсегдатаев в бушлатах и зюйдвестках – замолчали и пялятся на него. Что ж, хоть заведение и под стать постоянным клиентам, зато здесь тепло: посреди комнаты излучала жар дровяная печь.