– Только Лев Евгеньич и Савва Игнатьич… но они звери.

– Меня не касаются ваши отношения с родственниками, – сказал Главный.

Когда выяснилось, что у Льва и Саввы нет при себе мобильных телефонов, начался обыск.

– Наркотики, оружие? – сказал Главный.

Раз уж жизнь – это имманентно присущая всему взаимосвязь, то, может быть, для саморазвития любопытно немного побыть в другом мире?… Если вытереть кровь с лица и рассмотреть метафизический дискурс.

…Честно? Я не исследователь чужих миров. Мне в моем мире хорошо. Зачем мне другой мир, мир, где сидят на полу в крови?

– …Хотите сдать добровольно?… – спросил Главный.

Главный и его люди держались строго, будто мы по разные стороны баррикад, будто мы враги: Обыскивающие и Обыскиваемые, Сидящие на Полу в Крови и Стоящие с Пистолетами. У меня никогда не было врагов… не могу припомнить ни одного врага, ни даже недоброжелателя. И сейчас я не считала этих людей врагами, – они ведь не арестовывали меня как врага народа, они просто делали свою работу, и я ведь не хочу, чтобы где-то продавались наркотики, я – с ними, и страха почти не чувствовала, чего мне бояться?

– Нет уж. Не сдам. Ищите.

Главный взглянул на меня с недоумением, возможно, ему и его людям казалось странным, что я не так уж боюсь, не так боюсь, чтобы перестать улыбаться, возможно, им казалось, что я идиот. Возможно, я идиот. Дело в том, что я, как Лев Евгеньич, надеюсь, что повсюду встречу еду.

Когда Лев Евгеньич хочет проникнуть в комнату, где предположительно есть еда, он начинает методично раскачивать лапой дверь. Раскачав дверь, просовывает в щель лапу, открывает дверь, находит еду, затем ест. Именно так обстоит дело. В любом, самом драматическом событии есть зазор между серьезным и смешным, нужно просунуть в этот зазор лапу, расшатать, проникнуть, и – там, за дверью – смешное. Не то чтобы Лев Евгеньич всегда находит еду, скорее, еда начинает оказываться там, где он ее ищет. Я не стараюсь увидеть смешное в любой ситуации, – стараться глупо, – смешное само видит меня.

…Честно?… Улыбаться, притворяться почтибесстрашной означало оставаться в своем мире, там, где не сидят на полу в крови, вот я и держалась за свой мир изо всех сил.

А как дерет черт? Пусть бы черт не больно подрал Муру и Андрея. Особенно Андрея.

…О-о-о!.. Не может быть! 8 утра, Мура.

8 утра, а Мура уже шуршит в прихожей! Торопится на Международный симпозиум по дентальной имплантологии. «Компьютерные технологии в дентальной имплантации. Современное оборудование для изучения костной ткани. По окончании симпозиума будут вручены памятные подарки». Все это я прочитала в проспекте, который уже несколько дней лежит на столике в прихожей.

Мурка не работает. Собирается повышать квалификацию. Мы с Андреем по советской привычке считали, что после окончания института человек идет работать. А поработав уж как умеет, – повышает квалификацию. Почему же данную Муру так плохо учили в институте, что она хочет повышать квалификацию, не вылечив ни одного зуба? Оказалось, этому существует разумное объяснение. Мурка сказала: она, Мура, не дура, чтобы вот так сразу взять и пойти работать! Она также не дура, чтобы вот так сразу взять и пойти повышать квалификацию. Поэтому Мурка не работает и не учится.

Мурка сказала, что приглашена на симпозиум. Возможно, она цапнула проспект в приемной какой-то стоматологической фирмы, – проходила мимо, заглянула и стащила проспект. Но я же мать, поэтому я верю Мурке.

Я стояла в прихожей и растроганно смотрела, как Мурка убирает золотисто-рыжие кудри в скромный хвостик молодого врача, натягивает белые сапоги, застегивает белый плащ, повязывает белый шарф. Красиво, – как привидение, во всем белом. Это настоящее счастье – видеть своего ребенка, который в восемь утра уже одет как привидение и вот-вот уйдет на симпозиум по зубам.