Только китайцы одни ткани подобные ткут.
Тонкою лапкой паук где-нибудь под ветхою балкой
Нитку такую ведет, занят проворным трудом.
Не был волос твоих цвет золотым, но не был и черным, —
>10 Был он меж тем и другим, тем и другим отливал:
Точно такой по долинам сырым в нагориях Иды
Цвет у кедровых стволов, если кору ободрать.
Были послушны, – прибавь, – на сотни извивов способны,
Боли тебе никогда не причиняли они.
>15 Не обрывались они от шпилек и зубьев гребенки,
Девушка их убирать, не опасаясь, могла…
Часто служанка при мне наряжала ее, и ни разу,
Выхватив шпильку, она рук не колола рабе.
Утром, бывало, лежит на своей пурпурной постели
>20 Навзничь, а волосы ей не убирали еще.
Как же была хороша, с фракийской вакханкою схожа,
Что отдохнуть прилегла на луговой мураве…
Были так мягки они и легкому пуху подобны, —
Сколько, однако, пришлось разных им вытерпеть мук!
>25 Как поддавались они терпеливо огню и железу,
Чтобы округлым затем лучше свиваться жгутом!
Громко вопил я: «Клянусь, эти волосы жечь – преступленье!
Сами ложатся они, сжалься над их красотой!
Что за насилье! Сгорать таким волосам не пристало:
>30 Cами научат, куда следует шпильки вставлять!..»
Нет уже дивных волос, ты их погубила, а, право,
Им позавидовать мог сам Аполлон или Вакх.
С ними сравнил бы я те, что у моря нагая Диона
Мокрою держит рукой, – так ее любят писать.
>35 Что ж о былых волосах теперь ты, глупая, плачешь?
Зеркало в скорби зачем ты отодвинуть спешишь?
Да, неохотно в него ты глядишься теперь по привычке,
Чтоб любоваться собой, надо о прошлом забыть!
Не навредила ведь им наговорным соперница зельем,
>40 Их в гемонийской струе злая не мыла карга;
Горя причиной была не болезнь (пронеси ее мимо!),
Не поубавил волос зависти злой язычок;
Видишь теперь и сама, что убытку себе натворила,
Голову ты облила смесью из ядов сама!
>45 Волосы пленных тебе прислать из Германии могут,
Будет тебя украшать дар покоренных племен.
Если прической твоей залюбуется кто, покраснеешь,
Скажешь: «Любуются мной из-за красы покупной!
Хвалят какую-нибудь во мне германку-сигамбру,
>50 А ведь, бывало, себе слышала я похвалы!..»
Горе мне! Плачет она, удержаться не может; рукою,
Вижу, прикрыла лицо, щеки пылают огнем.
Прежних остатки волос у нее на коленях, ей тяжко, —
Горе мое! Не колен были достойны они…
>55 Но ободрись, улыбнись, злополучье твое поправимо,
Скоро себе возвратишь прелесть природных волос!
XV
Зависть! Зачем упрекаешь меня, что молодость трачу,
Что, сочиняя стихи, праздности я предаюсь?
Я, мол, не то что отцы, не хочу в свои лучшие годы
В войске служить, не ищу пыльных наград боевых.
>5 Мне ли законов твердить многословье, на неблагодарном
Форуме, стыд позабыв, речи свои продавать?
Эти не вечны дела, а я себе славы желаю
Непреходящей, чтоб мир песни мои повторял.
Жив меонийский певец, пока возвышается Ида,
>10 Быстрый покуда волну к морю стремит Симоент.
Жив и аскреец, пока виноград наливается соком,
И подрезают кривым колос Церерин серпом.
Будет весь мир прославлять постоянно Баттова сына, —
Не дарованьем своим, так мастерством он велик.
>15 Так же не будет вовек износа котурну Софокла.
На небе солнце с луной? Значит, не умер Арат.
Раб покуда лукав, бессердечен отец, непотребна
Сводня, а дева любви ласкова, – жив и Менандр.
Акций, чей мужествен стих, и Энний, еще неискусный,
>20 Cлавны, и их имена время не сможет стереть.
Могут ли люди забыть Варрона и первое судно
Или как вождь Эсонид плыл за руном золотым?
Также людьми позабыт возвышенный будет Лукреций,
Только когда и сама сгинет однажды Земля.
>25 Титир, земные плоды и Энеевы брани, – читатель
Будет их помнить, доколь в мире главенствует Рим.