Стройные голени ей сжали котурнов ремни.

^>15 Первой сказала она: «Когда же любить перестанешь

Ты, к увещаньям моим не преклоняющий слух?

О похожденьях твоих на пьяных болтают пирушках,

В людных толкуют местах, на перекрестке любом,

Пальцем частенько в толпе на поэта указывать стали:

^>20 “Вот он – тот, кого сжег страстью жестокий Амур!”

Не замечаешь ты сам, что становишься притчею Рима…

Как же не стыдно тебе все про себя разглашать?

Петь о важнейшем пора, вдохновляться вакхическим тирсом,

Время довольно терять, труд начинай покрупней!

^>25 Ты унижаешь свой дар. Воспевай деянья героев!

Скажешь ты: нынешний труд больше подходит тебе.

Хватит забавных стихов, что успел ты сложить для девчонок;

Были напевы твои с юностью ранней в ладу.

Славу доставить теперь ты обязан трагедии римской,

^>30 И вдохновенье твое выполнит волю мою!»

Так она кончила речь в своих театральных котурнах

И покачала главой, в пышном уборе кудрей.

И, на нее покосясь, улыбнулась Элегия, вижу, —

Мирт держала она, помнится, в правой руке.

^>35 «Что порицаешь меня, Трагедия гордая, речью

Важной? – сказала. – Ужель важной не можешь не быть?

Не погнушалась и ты неравным стихом выражаться,

Ты, состязаясь со мной, мой применила размер?

Нет, величавых стихов со своими равнять я не смею,

^>40 Твой затмевает дворец скромные сени мои.

Ветрена я, и мил мне Амур, он ветреник тоже,

Избранный мною предмет – по дарованьям моим.

Бога игривого мать без меня грубовата была бы,

Я родилась, чтобы ей верною спутницей быть.

^>45 Все-таки я кое в чем и сильнее тебя: я такое

Переношу, от чего хмурятся брови твои.

Дверь, которую ты не откроешь тяжелым котурном,

Я открываю легко резвой своей болтовней.

Не научила ли я и Коринну обманывать стража,

^>50 И на измену склонять верность надежных замков,

Тайно с постели вставать, развязав поясок у сорочки,

И в полуночной тиши шагом неслышным ступать?

Мало ли я на жестоких дверях повисала табличкой,

Не побоясь, что меня каждый прохожий прочтет!

^>55 Помню и то, как не раз, за пазухой прячась рабыни,

Я дожидалась, когда ж сторож свирепый уйдет?

Раз на рожденье меня в подарок послал ты – и что же?

Варварка тут же, разбив, в воду швырнула меня.

Первой взрастила в тебе я счастливое семя таланта.

^>60 Это мой дар… А его требует нынче – она!»

Кончили. Я же сказал: «Заклинаю вас вами самими

Слух беспристрастно склонить к полным смиренья словам.

Та мне во славу сулит котурн высокий и скипетр,

С уст уж готов у меня звук величавый слететь…

^>65 Эта же – нашей любви обещает бессмертье… Останься ж

И продолжай прибавлять краткие к длинным стихам!

Лишь ненадолго певцу, Трагедия, даруй отсрочку.

Труд над тобой – на века, ей мимолетный милей…»

И согласилась она… Торопитесь, любовные песни!

^>70 Есть еще время – а там труд величавее ждет.

Сторожа, строгий супруг, к молодой ты приставил подруге.

Полно! Себя соблюдать женщине надо самой.

Коль не от страха жена безупречна, то впрямь безупречна,

А под запретом она, хоть не грешит, а грешна…

^>5 Тела блюдешь чистоту, а душа все равно любодейка…

Женщину не устеречь против желанья ее.

Женскую душу сберечь никакие не смогут затворы:

Кажется, всё на замке, – а соблазнитель проник!

Меньше грешат, коль можно грешить; дозволенье измены

^>10 Тупит само по себе тайной мечты остроту.

Верь мне, супруг, перестань порок поощрять запрещеньем,

Лучше поборешь его, если уступишь ему.

Видел я как-то коня: он узде не хотел подчиниться

И, закусив удила, молнии несся быстрей,

^>15 Но покорился и встал, ощутив, что на трепаной гриве

Мягкие вожжи лежат, что ослабела узда.

Все, что запретно, влечет; того, что не велено, жаждем.

Стоит врачу запретить, просит напиться больной…