Что же мы видим, как писалось в старом французском букваре, «на этой прелестной картинке»? Мы видим, что, с одной стороны, положение в сегодняшней науке не столь мрачно, как то кажется Ивченкову, Хальгену и иже с ними. Наука движется вперед, развивается поступательно, отбрасывая время от времени свои собственные заблуждения и создавая новые модели, обладающие в каком-то смысле большей познавательной силой, чем отброшенные. Не прав также Хальген, полагая, что наука перестала создавать новые фундаментальные модели. Физика, например, в последнее время просто утопает в новых фундаментальных идеях, гипотезах и теориях. Вот навскидку только несколько: теория струн, теория торсионных полей, теория темной материи и т. д. Но с другой стороны, при таком положении вещей, при таком пути развития науки мы все время остаемся в ситуации принципиального отсутствия полной надежности выводов науки. Т. е. в ситуации, в которой мы никогда не знаем заранее, на каком разе применения успешно работавшей до этого модели мы, грубо говоря, сломаем себе шею.

Насколько это свойство науки существенно для нас, зависит от того, в какой области действительности мы применяем наши модели. Если, скажем, речь идет о легкой промышленности, то тут этот недостаток науки пренебрежим в сравнении с преимуществами ее применения. Ведь наука позволила нам увеличить производительность труда в этой промышленности в тысячи раз, а если там иногда что-то не получается, то «тьфу на него». Если речь идет о производстве самолетов, то тут свойство научных моделей время от времени давать сбой уже несколько раздражает, но выгоды от применения все равно таковы, что стерпеть этот недостаток вполне возможно. Но если речь идет об атомных электростанциях, или об оценке некоторых направлений научно технического прогресса, способных радикально изменить окружающую нас действительность и даже нас самих (например, развитие генной инженерии), то тут уже не так просто сказать, что перетянет: ожидаемая польза от применения соответствующей научной модели или вероятный вред. Ну, а уж если речь идет о физических экспериментах типа адронного колайдера, когда существует принципиальная возможность уничтожения всего человечества и сторонники проведения эксперимента уверяют нас, что по их теории это не случится, но гарантировать это нам они, согласно вышесказанному, не могут, тогда, как говорится, уж извините.

Все вышесказанное касается естественных наук, а есть еще гуманитарные. Здесь вышеописанное свойство ненадежности научных моделей (при том, что степень ненадежности здесь несравненно выше, чем в сфере естественных наук) вносит свои обертона в получаемую картину. Вот, например, претендующий на высокую научность марксизм, к тому же трактующий науку, как абсолютно надежную и не меняющую своих моделей, уговорил нас строить социализм. А потом оказалось, что либо мы вышли за пределы применимости этой модели (как в случае с моделью Ньютона при скоростях близких к скорости света), либо Марксова модель вообще далека от того, чтобы быть научной. Но пока это выяснилось, прошло 70 лет с массовыми репрессиями, нищетой и т. д.

Ко всему этому надо добавить, что по мере роста научно-технического прогресса значение принципиальной ненадежности моделей современной науки нарастает. Ведь на заре этого прогресса мы не строили ни атомных станций, ни коллайдеров. А что касается социальных моделей, то человечество создавало их, конечно, и до появления науки Нового Времени и тогда, как и сейчас, обжигалось на их не абсолютной надежности. Но вера широких масс в надежность таких моделей (пока их ненадежность или неправильность не становилась очевидной на опыте) сама по себе играла положительную роль, спасая общество от нигилизма и связанной с ним деморализации. А научно-технический прогресс, вскрыв принципиальную ненадежность научных моделей, в сочетании с провалом конкретных социальных проектов типа марксизма, привел к эпохе модернизма – постмодернизма с их нигилизмом и вытекающими из него последствиями. Развившееся же, как реакция на это, возрождение религиозности, может лишь отчасти (если вообще может) компенсировать утрату веры в надежность науки. Поскольку религия не дает и не может дать ответа на животрепещущие вопросы типа строить или не строить коллайдеры и атомные станции, или какую модель общественного устройства принимать, или какие экономические реформы приведут к успеху, а какие нет.