По всей видимости, это свойство разума было хорошо известно в средние века: Галилео Галилей, даже после своего официального отречения от гелиоцентрической теории мироздания, всю жизнь провёл под строгим наблюдением и запретами, его публикации тщательно проверялись, и даже при его смерти присутствовали двое представителей христианской инквизиции. Примечательно, что инквизиторы ничуть не ошиблись в своих подозрениях: уже через год после вынесения приговора Галилей в письме к своему другу Элиа Диодати дал понять, что не считает Землю центром Вселенной.

«Галилей перед судом инквизиции», Жозеф-Николя Робер-Флёри, 1847 г.

Среди других примеров устойчивости отношения человека к верному и неверному известна история Джордано Бруно, которому пришлось принять смерть на костре за его идеи, объявленные еретическими. Согласно имеющимся источникам, описывающим его обвинение и допросы, Бруно встретил только сопротивление его идеям, но не их убедительное развенчание, поэтому твёрдо стоял на своём, уверенно отвечал на вопросы следствия и отказался признать свои взгляды ересью даже под страхом смертной казни. Жизнь Блеза Паскаля, в свою очередь, является одной из наилучших демонстраций такого свойства мышления: он с детства занимался математикой, потому что искренне считал её полезной, затем обратился в религию и аскетизм, потому что был убеждён, что таким образом спасёт свою душу, позднее он вернулся к светской жизни, потому что поверил словам врача, что это спасёт его здоровье, и, наконец, столкнувшись с математико-философской задачей, известной теперь как «пари Паскаля», и рассчитав её результат (при этом произвольно завысив исходную вероятность существования бога), он навсегда отвратился от науки и всецело посвятил себя религии. Поразительно, что один и тот же человек, движимый силой убеждения, способен многократно полностью изменять свой быт и привычки, в том числе отказываясь от многочисленных повседневных удовольствий.

Ещё ранее, в античной истории, также есть свидетельства этого же явления. Первым приходит на ум Сократ: он последовательно задавал вопросы своим собеседникам, чтобы сделать явной несостоятельную часть их идей; когда собеседник давал ответ, который сам же считал противоречащим общеизвестному знанию, он признавал себя неправым и уже не мог защищать свою изначальную мысль. В «Тускуланских беседах» Марка Туллия Цицерона также описывается множество подобных случаев; в книге II «О преодолении боли» есть даже пример, где участник беседы уже после одного заданного ему вопроса стыдится своей прежней категоричной позиции – полный отказ от занятой им философской позиции происходит за несколько секунд.

Уместно будет предположить, что такое отношение людей к верным и неверным рассуждениям так же старо, как понятие об истине и лжи вообще. С раннего детства у нас формируется интуитивное представление, что выживание требует постоянного анализа большого количества обстоятельств; чтобы добиться безопасности и комфорта, нужно действовать сообразно им. Информацию, которая передаёт полезные сведения о действительности, мы интуитивно воспринимаем положительно, потому что она помогает или потенциально может помочь нам благоустроить нашу жизнь; информацию, которая ухудшает наш контроль над окружающим миром, мы воспринимаем негативно. Эта концепция и положена в основу отношения к верному и неверному, к истине и лжи, она пронизывает всё наше естество. Поэтому мировоззрение, обретённое при помощи новых мыслительных методов, подтверждающих своё лучшее качество, будет очень устойчиво; ни один человек не откажется от него в пользу прежних взглядов, в которых он теперь будет видеть противоречия.