В дальнейшем, с началом гормонального взрыва, молодые люди должны встретить себе пару и начать размножаться. Для этого также необходимо вначале найти себе подходящего партнёра, а затем подстроиться под него. Кроме того, молодым людям необходимо найти своё место в жизни и освободиться от власти авторитета взрослых. Чтобы добиться этого, нужно быть очень критичным к тем идеям и идеологиям, которые являются доминирующими в окружающем их мире, и публично сражаться с ними. Только так они получат возможность стать независимыми. Обычно последнее называется подростковым бунтом.

Однако позже, с рождением детей, необходимость в поисково-исследовательском поведении исчезает. На первый план выходит нужда в получении и защите ресурсов, необходимых для ухода за своим потомством. Бунтовать им уже не нужно, поскольку это становится весьма рискованным занятием. Смирение с уже сложившейся реальностью и желание стать частью уже существующих систем, оперируя уже сложившимися терминами и определениями, становится превалирующей безопасной стратегией выживания людей во взрослом возрасте. Потому примерно в двадцать пять лет, после наступления первого гормонального спада, люди обычно меняют шаблон своего поведения с поисково-исследовательского на ресурсно-охранительный, из бунтарей превращаются соглашателями, после чего уходят из подростковых компаний. И им в них становится неинтересно, и молодым людям скучно слушать их рассуждения о жизни, полной карьерных взлётов и падений. Чувство любопытства людей, ведо́мых ресурсно-охранительным шаблоном поведения, практически сходит на нет. Они начинают думать, что уже поняли всё об окружающей их действительности и о своём месте в ней.

Я сам неоднократно наблюдал подобное, будучи членом и активистом еврейской молодёжной организации «Гилель» в Москве на протяжении восемнадцати лет. Ведь у меня, в отличие от многих других, при первом гормональном спаде модель поведения совершенно не изменилась. И я продолжал исследовать окружающий меня мир и себя самого со всей имеющейся у меня страстью, опираясь при этом на свой возрастающий от года к году личный жизненный опыт. Но мой пример – это сбой врождённых программ стратегий выживания и размножения, а не правило.

Язык является ещё одной врождённой программой стратегий выживания и размножения, при помощи которой люди выстраивают своё мировоззрение и предпочтительный способ мышления. Например, в английском языке голубой и синий цвета обозначается одним словом. Поэтому люди, выросшие в рамках мировоззрения, сформированного этим языком, слабее видят разницу между этими двумя цветами, чем русскоязычные. Время тоже воспринимается носителями разных языков неодинаково. Направление его течения в серии изображений в точности совпадает с порядком написания символов на бумаге. То есть, для англоязычных оно двигается от прошлого к будущему слева направо, а для ивритоязычных – в точности наоборот.

Но не только восприятие времени зависит от языка, но и пространства тоже. Например, в словаре языка тайоре, на котором говорят австралийские аборигены, живущие в посёлке Пормпурао, нет слов «право» и «лево». Там для обозначения направления движения необходимо чётко отслеживать части света. Поэтому тарелку просят там сдвинуть не влево, а на северо-восток. Таким образом, разные языки выдвигают различные требования к сбору и анализу информации, необходимой для произнесения той или иной фразы от тех, кто на них говорит. Равно как они могут донести до собеседника только те данные, которые способны поместить внутрь своих структур и абстрактных представлений о реальных процессах и объектах.