Когда бабушка Зигрид предавалась воспоминаниям, мне казалось, что мы на войне. Такими детальными и эмоциональными были ее описания. Она рассказывала, к примеру, о трех молодых советских солдатах, которые хотели пофилософствовать с прадедом и расспрашивали у пастора, правда ли, что крест на Библии – это зашифрованная свастика. Один русский младший сержант охранял семью от пьяных солдат, приносил в подарок свечи, мыло и другие очень нужные вещи. Позже семья Маасе раздобыла фортепиано в пустовавшем поместье и в своем убежище музицировала по вечерам, пела песни Шуберта и Шумана. Однажды это услышал один русский офицер, который напугал их своим внезапным появлением в дверях, он представился музыкантом оркестра Мариинского театра в Ленинграде. Произведения Франца Шуберта и Роберта Шумана трогали его сердце, он стал принимать участие в музыкальных вечерах вместе с семьей беженцев, снабжал их кофе, чаем и шоколадом и прежде всего заботился об их защите. Никто не предполагал, что самое страшное впереди.

Эллен Дагмар, баронесса фон дер Гольц в своей потрясающей книге «100 лет воспоминаний» зафиксировала для будущих поколений, как семья была выслана из Польши в качестве «грязных немцев», под прицелом винтовок посажена в железнодорожные вагоны, где стала жертвами бандитов. «Между Старгардом и Шойне поезд остановился на свободном пути и остался стоять. Начался ад. Пронзительные крики распространились по всем вагонам. Брутальные мужчины с включенными фонарями залезли к нам. Они согнали нас в центр вагона. Раздался свист, и они бросились на нас. Началась паника. Все закричали, я тоже кричала. Но когда передо мной появился поляк, я в ужасе замолчала. Мальчишки-подростки запрыгивали в вагон с улицы и проворно проползали между нашими ногами. Они снимали с людей обувь, срывали одежду. При этом они раздавали удары палками всем вокруг себя. Награбленные вещи выбрасывались из поезда, и там их быстро и ловко подхватывали. Это была организованная шайка преступников, в которую входил весь персонал железной дороги. Из поезда вытаскивали женщин, до нас доносились их крики о помощи. Наконец локомотив тронулся и медленно поехал дальше…»

По божьей воле бабушка с дедушкой и их дети остались в живых. Из всего их имущества уцелело лишь несколько детских фотографий, которые я впервые публикую здесь, они оказались под телом одной убитой в вагоне женщины. А еще дневники, которые писала и рисовала прабабушка в 1915–1917 гг.

В отличие от предков мои детство и юность протекали совсем иначе. С семи до двадцати лет я занимался фортепиано. В восемь лет был принят в хор мальчиков в Ганновере. В то время он был одним из лучших хоров Западной Германии, и мы активно участвовали в его выступлениях, репетировали по два раза в неделю. В год мы давали до 50 концертов, выступали в Бельгии, Финляндии, Франции, Израиле, Норвегии, Польше и Испании, что позволило мне погрузиться в увлекательный международный мир музыки. Пение было моей самореализацией, поэтому ломку голоса я воспринял как катастрофу. Однако мать знала, как мне помочь, и убедила меня в 13 лет начать заниматься на органе. Поскольку мой отец умел играть только на флейте, я брал уроки у настоящего органиста и закончил обучение, сдав все экзамены. В 16 лет я радовался каждой свадьбе или похоронам, потому что они способствовали увеличению моих карманных денег. В 1977 г., после 11 лет службы в райском Кирхроде, отца перевели в Веннигзен под Ганновером. В 1984 г. я окончил школу и прошел военную службу в качестве водителя, секретаря и органиста военного священника.