Да и вообще, я знала и любила свой город и категорически не согласна была с тем, что какой-то заезжий гастролер разбил сердце и испортил жизнь моей землячке.

Поэтому я не стала ждать Пашку, а, освободившись, поехала на вокзал, чтобы встретиться с водителем автобуса, который отвозил деньги для Никифорова.

…Водитель оказался солидным дядькой без возраста. Такому можно было дать и сорок, и шестьдесят. Густая копна седых волос, пропахших машинным маслом, грубые большие ладони с черными ногтями, сигарета за ухом. Разговаривал он простуженным басом.

– Здравствуйте, вы Анатолий Степанович?

– Можно Степаныч,– разрешил он.

В автобусе было пусто, я опустилась на сиденье и выпрямила ноги, уставшие от поездок.

– Я подруга Элеоноры, она неделю назад передавала с вами деньги для Никифорова Гоши. Он вас должен был встретить.

– Было такое. Он встретил, я отдал.

– Вы с ним знакомы?

– Не так, чтобы очень, встречались пару раз, он попросил, объяснил, что горит сделка, что задаток пропадет, если не успеет внести всю сумму. Ну, я согласился. Он мне бутылку хорошего коньяка купил, так что я не в претензии.

– И больше вы его не видели?

– Нет, говорю же, мы мало знакомы. А что случилось?– он подвинулся ко мне. Запах машинного масла мешался с сигаретным дымом.

– Этот человек со всеми деньгами пропал, исчез, будто его не было.

– И что теперь?

– Соображайте, Степаныч. Подруга написала заявление в полицию, если вы видели Никифорова последним, значит, скоро вас побеспокоят органы.

– Ну, пусть беспокоят, я все равно ничего не знаю. Что вспомню, то и скажу.

– А что вы вспомните?

Степаныч прищурился.

– Номер машины вспомню.

– Он встречал вас на машине?

– Да, на иномарке.

– На какой?

– Не помню.

Я полезла в сумку, вытащила кошелек и зашелестела перед носом у Степаныча купюрой. Он оценивающе посмотрел на меня, на деньги и ласково сказал:

– Убери, девонька. Чем он вам насолил, этот Гоша?

– Похоже, подругу обворовал мою. Если живой, надо найти.

– Машина, может, не его, уж больно она хороша для такого, как он. Пиши,– велел он мне. Я достала рабочий блокнот.

– Форд Фокус серебристый.

Я записала номер, захлопнула блокнот, вернула его в сумку, улыбнулась Степанычу, и, придав голосу особую теплоту, призналась:

– Я вам очень благодарна. Подруга с ребенком остались на улице. Если это его машина, найдем, не спрячется.

– Осторожней надо быть, а то вы, бабы, такими дурами бываете, – поделился наблюдением Степаныч.

Я выпрыгнула из автобуса, потом подумала, вернулась и протянула водителю свою визитку со словами:

– Мало ли, вдруг понадобится.

Егоров позвонил мне, когда я уже была дома.

– Ну, что, поедем на вокзал?– спросил он.

–Я уже была, и все, что надо, знаю.

–Я очень на это рассчитывал,– признался Пашка.

Вечером за ужином я отдала Егорову листок из блокнота, на котором был записан номер Гошкиного Форда. Он повертел его в руке и спросил об Элеоноре:

– Она не звонила?

Только я помотала головой, раздался звонок.

– Я возле дома, – сообщила Элеонора.

Мы вышли с Егоровым, помогли внести в дом вещи, вынули из такси перепуганную Машку и машина уехала. Егоров включил в доме свет и показал, как пользоваться колонкой.

Немного погодя я принесла девчонкам ужин, и мы с Элей немного выпили.

– Ты осталась на работе?

– Нет. Пусть думают, что я уехала. Не хочу никому ничего объяснять.

– Эля, все наладится, вот увидишь.

Слов, которые Эле помогли бы пережить крах, я не знала, а говорить банальности не хотелось. Я замолчала, предоставив ей возможность выговориться.

– Я худграф наш закончила семь лет назад, – не глядя на меня, сказала Эля, – замуж выскочила за художника. Творческая личность, планы, амбиции, а я взяла и залетела. Он категорически отказался иметь детей, угрожал, обзывал меня, даже ударил, а я Машку оставила. Оформила развод, села родителям на шею и поняла, что хочу кушать. Пошла на курсы парикмахеров, и с тех пор работаю. Все было нормально, только одиночество иссушило душу.