— Пакеты, — бросил напоследок Сергей. — Там вещи. Вашего отца.

Я на секунду замерла, затем всё же заставила свои ноги двигаться. Подхватив ледяными пальцами ручки пакетов, вышла из кабинета. Оказавшись в спальне, я нашла выключатель. Когда зажегся белый свет, какой часто можно встретить в больницах, я с досадой отметила, что теперь комната стала еще больше походить на палату.

Отпустив ручки пакетов, я медленно проглотила колючий шершавый комок в горле и сжала зубами нижнюю губу. Вдавив пальцы в закрытые веки, я постаралась теперь сделать как можно более глубокий вдох, а затем медленный полный выдох. Удивительно, но никакая боль не превратила в пыль мои рёбра. Блокируя любые эмоции, связанные с потерей отца, я отыскала в себе мужество, заглянуть в пакеты.

В одном и самом «пухлом» лежала свернутая в рулон папина кожаная черная куртка с меховой отделкой. Раскрыв ее, я вытянула руки, чтобы получше рассмотреть куртку. Вероятно, именно в ней папа приехал в больницу. Затем я резко притянула куртку к себе и прижалась носом к мягкому воротнику. Он всё еще хранил в себе аромат папиных духов. Папа любил хорошо пахнуть. В ванной на полке у него всегда ровным рядом стояло с десяток флаконов с различными ароматами. Каждый из них я давно уже успела выучить и крепко связать с образом отца.

Вдыхая тяжелый и немного резковатый запах, мне казалось, что папа всё еще жив, всё еще стоит рядом со мной. Глаза больно обожгли внезапно подступившие слёзы.

Отняв наконец-то через несколько минут воротник куртки от лица, я аккуратно повесила ее в гардеробной рядом со своей курткой. Затем снова вернулась к пакетам. Я нашла еще шапку. Папа никогда в холодную погоду не выходил без шапки, несмотря на то что передвигался по городу в комфортной машине с климат-контролем. Затем нашла комплект одежды: рубашку и брюки. Всё было чистое и, похоже, так и ни разу не надетое папой, но привезенное в больницу. Наверное, на тот случай, когда он должен был выписаться, но этого так и не случилось.

Всё с той же тщательной аккуратностью я отнесла вещи в гардеробную и разложила их по полкам. Я не совсем понимала, зачем это делала, но чувствовала, что должна поступить именно таким образом. Затем на самом дне второго пакета я нашла папин кошелек. В нем всё еще хранилась некоторая наличность. Обычно он ее оставлял «на чай» официантам.

Глотая слёзы, я увидела маленькую фотографию, которую папа всегда носил в своем кошельке. На этой фотографии были: он, я и мама. Я не помнила, когда именно была сделана эта фотография. Мне здесь не больше трёх лет и вряд ли я могла запомнить этот момент.

Папа держал меня левой рукой, а правой обнимал маму. Она нежно прильнула к его груди и с улыбкой смотрела в объектив фотоаппарата. Папа всегда говорил, что я ее точная копия. После смерти мамы я спрятала как можно подальше от себя все наши семейные альбомы. Не могла на них смотреть. Слишком болезненным испытанием это было для двенадцатилетней девочки.

И вот я снова смотрела на свою маму. Да, мы действительно были очень похожи. Те же густые прямые черные волосы. Те же большие голубые, как майское небо, глаза. Я думала, что и у Златопольского они тоже голубые. Но как сегодня выяснилось, при разном освещении их оттенок тоже становился разным. А мои… мои всегда были просто голубыми. Не очень насыщенными или поражающими своей особенностью.

В маленьком кармашке для мелочи я обнаружила папино обручальное кольцо. После смерти мамы он его так ни разу и не снял с пальца. На моей тонкой золотой цепочке висело точно такое же кольцо, но поменьше. Мамино. Я редко с ним надолго расставалась. Расстегнув дрожащими пальцами цепочку, я нанизала на нее папино кольцо и обратно застегнула.