Не встретив никого в квартире и промаявшись похмельем до обеда, парень решил отправиться к Жиле.

Вор-рецидивист Жила, он же Ширяев Олег Николаевич, был вне себя от злости.

Ещё вечером к нему пришёл Кунга и заявил, что видел Алку Пронину, подружку Уха, которая щеголяла в новом украшении, при этом, не скрывая, что подарок она получила от своего дружка. Они вдвоем с подружкой весело провели весь прошлый день, пропивая деньги Уха в дорогом ресторане, хотя Жила предупредил: деньги пока не тратить, чтобы не привлечь к себе внимания.

Потом Кунга проследил за девицей и видел, что вечером она заходила в скупку, а утром на витрине ему сразу же бросился в глаза кулон, который он видел на Прониной.

Обо всём этом Кунга и поведал Жиле.

Тот сразу почувствовал, что Лёнька «отвернул» что-то на последнем деле, то-то он глаза прятал!

По тому, как Ухо испугался, увидев разгневанного Жилу, тот сразу понял, что парень виноват. Он схватил Лёньку за грудки и злобно прошипел, жарко дыша в лицо табачными парами:

– Говори, сука, что взял на деле? Ну?! – Жила с силой тряхнул его. – Крысятничать вздумал, б…ь?

Лёнька затрясся: тяжёлый характер вора-рецидивиста Ширяева знали не только его дружки-подельники, но и те, кому по долгу милицейской службы приходилось иметь с ним дело.

– Жила, да я это… Ты не подумай… я это… я верну… Чё там брать-то? Х…я! Так… мелочь… Они чё, за них «вломились»? – Ухо говорил о хозяевах ограбленной квартиры и золотых украшениях, не подозревая, что виной всему была его подружка Лёлька, прогулянные деньги и лишь единственный кулон. О золоте подельники и не подозревали.

Но когда до Жилы дошло, о чём говорит Ухо, он взвыл от бешенства и со всей силы залепил подельнику тяжёлую оплеуху своей огромной ладонью. Щека парня вмиг приобрела свекольный оттенок, но тот лишь заскулил, отлетев от удара к стене, и, свернувшись в комок, закрылся руками.

Пнув со всей силы подельника несколько раз по открытым частям тела, Жила красноречиво посмотрел на Кунгу. Тот, кивнув, подошел к Уху, поднял его, обшарил карманы пиджака и вынул заветный свёрток.

Увидев выложенные на стол драгоценности, и Жила, и Кунга потеряли дар речи.

– Это, по-твоему, х…я? Это мелочь? Да я за это тебя, падаль, закопаю! Ты, сука, нас подставил! А твоя маруха кинула в скупку одну вещь! И ты, козлина вонючая, сейчас же пойдёшь и вынешь её назад! Если не принесёшь, я с тебя с живого шкуру сниму, выверну кишки и скажу, что так и было! Понял, сука? – он ещё раз для убедительности ударил Ухо и, взяв за шкирку, вытолкал за дверь, крикнув вслед: – И не вздумай «сделать ноги», а то и их оторву!

После ухода провинившегося подельника Жила и Кунга решили выпить и обговорить случившееся.

– Ты, Кунга, найди его маруху, поговори с ней, узнай, что ей известно, знает ли про эти цацки, или видела только то, что он ей повесил на шею. Потом решим, как быть с ней. И Хозяин молчит… Ни денег, ни его самого. Неужели прокололись?

– А что решишь с Ухом? – вкрадчиво спросил Кунга, занюхивая выпитую водку куском черного хлеба.

– А сам-то как думаешь? – усмехнулся Жила, повертев в руках большой нож, которым тут же с силой отсек кусок колбасы от большого батона.

– Понял… – Кунга вздохнул. – А может?..

– Посмотрим… Но ты мои принципы знаешь! – твердо стукнул тяжелым кулаком по столу Жила. – Если про «косяк» узнает Хозяин – готовь для Уха «деревянный бушлат», я за него чалиться не намерен.

– Но ты же не мокрушник, – попытался вступиться за Ухо Кунга, но Жила зло усмехнулся:

– Вот поэтому сделаешь ты! А знаешь что? Пройдись-ка пока за ним. Как бы он чего ещё не «отмочил»! Вдруг решит «подорваться». Кстати, его долю заберёшь себе, если что…