– Ты, Дима, с ума сошел! – сердито вскинула она глазами. – Ты же прекрасно знаешь, что у нас завтра репетиция, предпоследняя, самая важная! Разве ж я могу уехать?

– Как репетиция? – в свою очередь переспросил пораженный Дмитрий Андреевич. – Да разве ты все-таки хочешь, сможешь участвовать, когда у нас такое горе?

– Какой ты странный! Не могу же я заставить всех участников спектакля оплакивать неведомую им твою тетю Варю и своим отказом расстроить все дело.

– Но как же Наташа?

– Пусть едет одна. А нет, так пусть подождет пять-шесть дней – тогда, пожалуй, я смогу за ней отправиться.

– Пусть едет одна! – с негодованием повторил брат. – Ребенка, махонькую девочку заставить одну сделать такое путешествие!

– Ты совершенно забываешь, что твоей «махонькой девочке» шестнадцать лет, – насмешливо поправила Катя. – Но, если этот ребенок, который всего на четыре года моложе меня, так беспомощен, – пусть сидит и ждет старших.

Глубоко возмущенный, не проронив больше ни звука, Дмитрий Андреевич вышел из комнаты.

«Как же быть? Конечно, ждать нельзя… Что ж, пусть едет одна… Неужели же ей действительно шестнадцать лет? А ведь правда: мне двадцать пять, она на восемь с половиной лет моложе, – первого ноября ей исполнилось шестнадцать».

А в памяти его упорно восставала фигурка маленькой девочки, еще совсем ребенка, с по-детски ясными смеющимися глазами, с полуоткрытым ротиком и вздернутой верхней губой. Ведь целых четыре, даже четыре с половиной года не видал он Наташу.

«Хоть бы теперь скорее увидать, утешить, приголубить бедняжку. Надо сию же минуту телеграфировать: пусть не теряет времени, скорее двигается в путь».

Быстро схватив перо, он написал:

Среди ночи получена была ответная телеграмма:

Лишь только раздался звонок, возвещающий о выходе поезда с ближайшей станции, как из дверей зала первого класса, ведущих на платформу, показался высокий стройный молодой человек, одетый в летнее пальто. Яркое, уже начинающее настойчиво пригревать майское солнце освещало его дышащее энергией, жизнерадостное, открытое лицо. Румяная, позолоченная легким загаром кожа, добрые карие глаза, довольно крупные, но мягко очерченные губы и нос, маленькая каштановая бородка, тоже с чуть золотистым отливом, и такие же красивые пушистые усы – все это сразу внушало симпатию и доверие, притягивало и останавливало доброжелательный взгляд на этом молодом лице. Господин нетерпеливо ходил по платформе, поминутно останавливаясь и взглядывая вдоль полотна дороги в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Всякий раз после этого рука его опускалась в карман жилетки, и он продолжительно, видимо, недовольный, всматривался в часы…

Вот наконец раздается свист приближающегося локомотива, и поезд, развеваясь разноцветной лентой, подкатывает к станции.

Господин внимательно осматривает всех пассажиров, стараясь разглядеть между ними знакомую фигуру.

«Неужели не узнаю? Не может этого быть!» – сам себе протестует он, и в ту же минуту глаза его падают на небольшую, одетую в черное тоненькую женскую фигурку, стоящую на ступеньке. Легкий ветерок развевает ее длинную креповую вуаль, из-под которой виднеется свесившаяся на сторону светлая белокурая коса. Большие печальные глаза, окруженные легкими черными тенями, пристально и озабоченно всматриваются в незнакомые лица.

– Наташа! – еще издали доносится до нее хорошо знакомый милый голос.