А у нас в семье думали так: Бехтерев ведь прежде осматривал Ленина, и диагноз, который он поставил, был не очень «подходящим» для сохранения образа вождя пролетариата. Через пару дней Владимир Михайлович должен был ехать на конгресс в Германию, и боялись, что он может начать обсуждать с коллегами какие-то детали. Скорее всего, причина его смерти в этом. Во всяком случае, в нашей семье думали так, хотя до самого последнего времени я этого не говорила. Мне почему-то не хотелось рассказывать эту версию. И сделала я это, когда поняла, что неправильно жить на свете, зная что-то, чего другие не знают. Потому что, как учит история, это очень страшно»^>2.

Кстати, в день похорон Владимира Михайловича никто из членов семьи с Бертой не разговаривал… Судьба Берты Яковлевны, на которой В.М. Бехтерев женился за год до смерти, тоже была трагичной. Она была расстреляна в 1937 году по обвинению в шпионаже в пользу Латвии.

Есть ли связь между смертью В.М. Бехтерева и трагическими судьбами его сына, Петра Владимировича, расстрелянного в 1938 году, жены, Зинаиды Васильевны, сосланной в лагерь, и их детей – 13-летней Наташи, 12-летнего Андрея и 3-летней Эвридики, отправленных в детский дом? Не с точки зрения сугубо фактической связи (хотя, возможно, и она тоже была), а генетической – если допустить, что существует не только биологическая, но и «историческая» генетика, влияющая на жизнь последующих поколений?

Как бы то ни было, но после того рокового дня в 1927 году в течение десяти последующих лет это была счастливая семья. Все дети Владимира Михайловича Бехтерева жили достаточно безбедно, сыновья получили хорошее образование. Петр Владимирович стал инженером, женился на потомственной столбовой дворянке, в девичестве Поспеловой, необыкновенной красавице. С интервалом в год у них рождаются дочь и сын и через девять лет – еще одна дочь. Несмотря на то, что старший Бехтерев был миллионером, Петр Владимирович сам содержал семью, поскольку был признанным талантливым конструктором и занимался разработкой самого современного в то время оружия – самонаводящихся торпед. Наталья Петровна вспоминала, как он приходил домой, доставал из кармана ворох бумажек и говорил: «Ну, что мы будем покупать?» Они жили по меркам военного коммунизма в роскошных условиях: отдельная трехкомнатная квартира на Греческом проспекте, прекрасно обставленная, картины, столовое серебро, очень красивые сервизы, в прихожей на постаменте – статуя Фрины (кстати, постамент оставался в той квартире, уже давно поменявшей хозяев, до 90-х годов). Одна бездетная родственница собирала для маленькой Наташи приданое, у нее был сундучок, в котором хранились золотые украшения, переложенные салфетками. Эти детали необходимо знать для того, чтобы понять и попытаться представить, насколько резкой, драматичной была последующая перемена в жизни детей, и что из впитанного ими в этой «прошлой жизни» ничего не стерлось из памяти, образовав некую «матрицу», и помогло формированию личности в дальнейшем.

У детей была бонна, немка, которая выучила их так, что немецкий стал для старших вторым родным языком, абсолютно бытовым, сохранившимся на всю жизнь. Наталья Петровна и в восьмидесятилетнем возрасте читала наизусть Шиллера, одного из любимых своих поэтов. Она вспоминала, что когда бонна пыталась говорить по-русски, Зинаида Васильевна ее останавливала, чтобы дети не перенимали ошибок.

«Отец приходил домой всегда в пять часов, и мы садились все вместе за стол. Чаще всего отец ложился отдохнуть и потом работал часов до трех ночи. Но бывали такие счастливые вечера, когда он садился за рояль и что-то нам играл. Мы могли танцевать, петь. У отца был хороший голос – к нему даже приходила домой учительница пения. С ним было очень хорошо. Я страшно любила отца. Когда стала уже даже не взрослой, а старой, то поняла, что в общем-то больше всего для меня сделала мать. Но любила-то я отца – вот так бывает в жизни»