Борис Абрамович умел уговаривать и убеждать. Его подход был прост. «Что ты хочешь? Я дам тебе это», – обещал он собеседнику. Не всегда выполнял обещания, но был щедр на новые. Поэтому и сейчас БАС был уверен в успехе переговоров с музыкантом.

Девятилетний Марк первым услышал, что к их номеру подошли двое.

– Побудь снаружи, – распорядился главный.

– Опасно. Я должен быть рядом с вами, – ответил охранник.

– Что может мне сделать семья музыканта?

Марк узнал голос постоянного гостя на выступлениях отца в Москве. Невысокий лысеющий мужчина с мягкой семенящей походкой, согбенной спиной и суетливыми движениями, которые так не вязались с настойчивым и решительным голосом. Сосновский мог показаться заискивающим, пока не начинал говорить.

Гость вошел в номер, когда отец запаковывал чемоданы, а мама разговаривала по телефону с бабушкой в Сочи, успокаивая ее:

– Не беспокойся, мама, с нами все в порядке.

– Лия, как мне не волноваться, когда в Москве танки?

– Они не стреляют.

– А вдруг начнут.

– Как дела у папы? – сменила тему дочь.

– Отара скоро выпустят из колонии.

– Жаль, не увижу. Мы сегодня улетаем.

– Аэропорт открыт? Об этом не объявляли.

Лия ласково потрепала Марка по вихрастой макушке:

– Мои мальчики самолеты слышат издалека.

Увидев незваного гостя, Лия завершила разговор и вопросительно посмотрела на Сосновского. Тот уже обхаживал ее мужа.

– Господин Шуман, извините за неожиданное вторжение. Я ваш поклонник. Преданный и благодарный.

– Вы о чем?

– Вчера должен был состояться концерт…

– В другой раз. Мы улетаем, – коротко ответил органист и застегнул чемодан.

– Вы не можете уехать не дав концерт.

– Я должен думать о семье.

– Так дела не делаются. Сначала сонату! – настаивал бизнесмен.

– Вы в окно смотрели? – возмутился Шуман.

Сосновский перешел к торгу:

– Всего одно выступление сегодня в полночь. Для меня. Что вы хотите взамен? Для себя, для семьи.

– Все вопросы к Хартману! – отрезал Шуман и поднял чемоданы. – Лия, Марк, вы готовы?

Видя, что органист собирается покинуть номер, Сосновский загородил проход и перешел от уговоров к давлению:

– К черту Хартмана! Вы не выйдете из номера, пока мы не договоримся!

Под окнами отеля зашумели двигатели бронетранспортеров, загудела турбина танка. Шуман прикрыл глаза и пробормотал под нос:

– Хартман уже подъехал к отелю.

Марка не удивило, что папа расслышал автомобиль дипломата даже сквозь рев военной техники. Мальчик и сам обладал всепроникающим слухом. Но дальнейшее заставило его распахнуть глаза от ужаса и восторга.

Гость по инерции угрожал:

– Шуман, вы в Москве. Здесь мои правила…

А отец завыл. Сначала тонко высоко по-звериному. Но очень быстро его голос стал низким и жутким, а потом и вовсе неслышным. О том, что отец продолжал беззвучно орать говорил его распахнутый рот и напрягшиеся голосовые связки. Невидимый звуковой удар был нацелен на гостя. Низкие звуковые волны накатывали на Сосновского, били в грудь, сдавливали голову, расшатывали сердечный ритм. Бизнесмен почувствовал необъяснимый ужас, рухнул на колени, зажал уши, но волны продолжали давить, словно окаменевшее тело погружалось на глубину. Бизнесмен отключился и свалился на пол.

Отец закончил беззвучный вопль. Сгорбился, оперся руками в колени, отдышался. В дверь номера постучали:

– Борис Абрамович, что за шум? Мне войти? – тревожился охранник.

Отец выпрямился, вытер пот со лба и крикнул раздраженно голосом Сосновского:

– Не мешай! Тут по телику черт-те что! Еще ты лезешь. Поможешь Шуманам спустить вещи и жди меня в машине.

Марк знал, что папа может имитировать любые голоса и звуки. Порой он так играл с сыном и подшучивал. Сейчас, если это и походило на игру, то очень опасную.