Были еще какие-то бумаги, которые нужно было подписать, и копии документов, которые требовалось подготовить для “последующего ознакомления”. Доктор Кэррол, объяснил Киллиан, прислал в министерство запрос с настоятельной просьбой предоставить настройщику обширную подборку материалов, касающихся истории, антропологии, геологии и естественной истории края.

– Я бы не стал загружать вас всем этим, но доктор просил предоставить вам все эти материалы, – пояснил он. – Я-то считаю, что рассказал вам все, что вам действительно было необходимо узнать.

Покинув кабинеты министерства, Эдгар Дрейк осознал, что одна строчка из письма Кэррола преследует его, точно легкий запах табачного дыма после салонной вечеринки.

Прислать человека гораздо легче, чем фортепиано.

Он подумал, что ему понравится этот доктор – наверное, нечасто в письме военного находится место столь поэтичным словам. А Эдгар Дрейк испытывал уважение к тем, кто умел в обязанностях разглядеть песню.

Когда Эдгар вышел из министерства, Пэлл-Мэлл тонула в густом тумане. Он пошел за двумя мальчиками-факельщиками сквозь пелену настолько непроницаемую, что от детских фигур, плотно закутанных в отрепья, в двух шагах не оставалось видно ничего, кроме рук, держащих пляшущие огоньки.

– Хотите кэб, сэр? – спросил один из мальчишек.

– Да, до Фицрой-сквер, пожалуйста, – ответил Эдгар, но тут же передумал: – Нет, лучше проводите меня на набережную.

Они пробрались через толпу, миновали строгие, отделанные под мрамор галереи Уайт-Холла и снова вышли на тротуар, перегороженный стоящими экипажами с людьми в черных смокингах и цилиндрах; то там то здесь слышалась аристократическая речь и вился дымок дорогих сигар.

– Сегодня обед в одном из клубов, сэр, – сообщил мальчик, и Эдгар кивнул.

За высокими окнами окружающих зданий были видны стены, сплошь увешанные живописными полотнами, сияли роскошные люстры. Эдгар бывал в некоторых клубах – три года назад настраивал “Плейель” в клубе “Будлс”, а еще “Эрар” в “Бруксе”, замечательный инструмент с инкрустацией производства парижской мастерской.

Они обошли группу хорошо одетых мужчин и женщин, разрумянившихся от холодного воздуха и выпитого бренди; мужчины посмеивались в темные усы, а женщины, затянутые в тесные корсеты из китового уса, приподнимали юбки, переступая через лужи и лошадиный навоз. На другой стороне улицы ждал свободный экипаж, пожилой индус в тюрбане уже открыл дверцу. Эдгар обернулся. Может быть, он видит, что мне предстоит, подумал Эдгар и не без труда подавил желание заговорить с индусом. Толпа мужчин и женщин, окружавшая его, расступилась, и Эдгар замешкался, потеряв из виду факелы мальчишек.

– Смотри куда идешь, дружище! – прорычал один из мужчин, а какая-то женщина проговорила:

– Ах, эти пьяницы.

В толпе послышался хохот, и Эдгар увидел, как блеснули глаза старика-индуса, которому лишь скромность помешала присоединиться к веселью своих пассажиров.

Мальчики ждали у низкой стены, протянувшейся вдоль набережной.

– Куда теперь, сэр?

– Все в порядке, спасибо. – Он бросил им монетку.

Оба мальчика кинулись за ней, а монета, проскакав по дорожным выбоинам, скатилась в сточную решетку. Мальчишки упали на колени. “Эй, подержи-ка факелы”. – “Нет, сам держи, это я заговорил с ним…” Смутившись, Эдгар выудил из кармана еще две монеты.

– Вот, извините, возьмите, пожалуйста.

Он пошел прочь, мальчишки остались препираться над решеткой. Вскоре они пропали из виду, лишь свет их факелов еще сквозил в тумане. Эдгар остановился и посмотрел на Темзу.

Снизу, от воды, доносился какой-то шум. Наверное, лодочники, решил он и на минуту задумался, куда они направляются или откуда прибыли. Потом подумал о другой реке, далекой, даже название которой было новым для него и звучало странно, будто второй слог пытался спрятаться между первым и последним. Салуин. Шепотом он проговорил это слово и тут же, смутившись, оглянулся, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Он прислушивался к людским голосам и плеску волн, доносившимся снизу. Над рекой туман был не таким густым. Луны не было, и лишь благодаря неверному свету фонарей на баржах он мог видеть размытые очертания берега и громоздких, тяжеловесных строений, обступивших реку. Как звери вокруг источника, подумал он, и сравнение понравилось ему, надо рассказать Катерине. Потом он спохватился: я задержался.