И продолжали с интересом учиться. Сопромат до сих пор помню, могу и сейчас балку рассчитать, эпюру построить, многое помню. Или взять такую чудесную науку, как металловедение, или лекции по приборам, нефтяному оборудованию. Среди преподавателей не было равнодушных людей, они были увлечены своими предметами, и увлечение их передавалось нам. Профессор Лапук, например, читал гидравлику. Наука еще та, сложная, сплошь формулы, режимы. И эту сухую информацию он подавал так, что к нему на лекции народ сходился как на представление – всегда было больше людей, чем числилось по спискам групп.

Помню случай, когда профессор завоевал большой авторитет, сказав всего одну фразу. Надо заметить, что занимались мы часто в неподходящих для этого условиях (снимали помещения, где находили), часто поздно вечером, в третью смену. Сидим однажды в аудитории – и свет погас. Самый подходящий случай себя показать, хотя на людей посмотреть невозможно. Студенты ведь не только интеллигентный народ, но еще и едкий. Вот один из однокашников в темноте громко заметил: «Темно, как у негра в…» Кто-то хихикнул, кто-то испытал неловкость, но остроумнее всех оказался преподаватель. Он сказал: «Мне очень хотелось бы познакомиться с человеком, который везде побывал!»

Причем сказал он это вслед за фразой студента, тут же, не задумываясь, не воспитывая, не изображая обиженную нравственность. Можете себе представить, как вырос после этого его авторитет в студенческой среде, а случай этот еще долго имел хождение в Москве как анекдот.

Не однажды приходилось мне применять на практике полученные знания. И удивляюсь, когда говорят: институт ничего не дает, учиться, дескать, не обязательно. Ерунда все это! Если знания глубокие, а работа связана с полученной специальностью, то применение знаниям всегда найдется.

А вообще учеба мне запомнилась как большой и светлый праздник. Бывали всякие минуты. Например, выходила у нас подпольная газета, такая тетрадочка, передаваемая из рук в руки, всякие штучки в ней публиковались. Пристал как-то комсомольский секретарь: покажите, дескать, что там у вас. Мы поняли: атас. Стали искать газетку побезобиднее, отдали, все на этом и кончилось, слава богу.

Каждое время рождает свой взгляд на студенчество, условия их жизни. В наше время в основном это были бедные, малообеспеченные люди, зато веселые и бесшабашные. Если кто-то из ребят начинал выкобениваться, его быстро ставили на место.

Питались во время занятий пирожками, выходила крупная такая тетя каждую перемену, выносила пирожки с повидлом и мясом – полтинник все удовольствие. А кому нужны были деньги – пожалуйста, на линию, там заработаешь, чтобы потратить на вечеринку.

Пришлось побывать и на целине: когда учился уже на четвертом курсе, отряд из 57 человек отправился в Казахстан, возглавлял его известный теперь человек Владиславлев – он тогда в комсомоле заворачивал. Условия были невероятные. Я поранил руку, а до центральной усадьбы – 40 километров, естественно, никто меня туда не повез.

Приезжал в отряд член ЦК компартии Казахстана Беляев, убеждал, что надо хорошо работать, что очень важно собрать урожай. Я слушал-слушал, а потом и говорю: мы, дескать, сюда затем и приехали, чтобы не дать пропасть урожаю, нас подгонять не надо, и это была сущая правда, я даже знак получил «За освоение целинных земель» вместе с однокашником Борисом Захаровым. Ребята потом его носили по очереди на экзамены: посмотрит преподаватель – целинник, глядишь, поблажечка выйдет. Хотя, как правило, такие трюки мало помогали.

Да, а Беляеву этому я и говорю: вы лучше скажите, почему здесь выращивают море пшеницы, а продают только ржаной хлеб с песком, от которого целый день на зубах хрустит. В автолавке – только конфеты «Золотой ключик» – на всю жизнь след оставили на зубах. Ботинок – и тех нет, хотя многие из нас порядком поизносились, бродили без обуви, зато у каждого карманы были набиты деньгами, мы бы сами себе могли все купить.