Или вот его высказывание на совещании по реконструкции Гостиного двора:

– Завершить, закрыть надо мансардную часть и чтобы в холодное время года люди не мерзли на улице, выполняя отделочные работы, не трудились в скованных условиях, в теплой одежде…

Подобных примеров заботы мэра о рабочих можно привести великое множество, как, кстати, и о рядовых москвичах. Как утверждает сам Ю. Лужков, ему «в народ» ходить не надо, он, дескать, никогда из него не выходил. Возможно. Его просто вывели через черный ход окружающие его прихлебатели и искатели мест.

По-другому он разговаривает с руководителями различных рангов и положения в городских организациях. Чиновнику, который на стройплощадке Лужников пожаловался, что не получает зарплату в течение нескольких месяцев, он сказал:

– По цвету вашего лица не скажешь, что вы с марта месяца не получаете денег.

Или его замечание по поводу проекта противопожарной безопасности одного из объектов:

– Совершенно по-дикому выставлены эти требования! Просто садист человек. Я думаю, не просто садист, а враг! Это не проектант сидел – враг, которому нужно было вколотить деньги…

Хороший перл выдал Ю. Лужков на планерке по строительству Новой Олимпийской деревни на улице Удальцова:

– Кофман! – крикнул он. – Хватит пить!

Не могу сказать, что пил Кофман, бывший в то время председателем Комитета по физкультуре и спорту г. Москвы, просто констатирую: грубость обращения мэра прямо пропорциональна занимаемой чиновником должности.

– У меня масса друзей, среди которых есть и никому в Москве не известные люди, – говорит бывший мэр, – но от этого они мне не менее дороги. Искренняя дружба предполагает равенство человеческих качеств, а не регалий. У меня допоздна звонит телефон, и в любое время суток может ввалиться в дом кто-либо из тех, кого я давным-давно хотел бы увидеть, но все не удавалось.

А ковался этот необычный, противоречивый и неординарный характер на Москве Павелецкой-Товарной среди самой обычной, самой затрапезной публики. Вот как вспоминает о своем «золотом детстве» сам мэр:

– Начальная школа была через дорогу. Лужи не просыхали ни летом, ни зимой. Рядом со школой расположилась пивнушка, где два пожилых еврея, Гриша да Аркаша, торговали пивом, водкой, закуской. Здесь была и проходная завода, мужички, выходя со смены, прикладывались. Некоторые теперь говорят: пьяных тогда было мало. Были, и немало.

Как водится, тут же и мы крутились – девки, ребята. И забавы у нас были под стать времени – самые разнообразные, порой до жестокости. Железная дорога – под боком, снаряды возили на ней на фронт и с фронта. Стащим, бывало, снаряд с платформы, сунем в костер и ждем, пока рванет. Рвало так, что углы домов выворачивало. Поджоги всякие в моде были, шпаги из проволоки – все было.

Как-то купил за кило сахара у Линусика с нашего двора ружье старинное – то ли с латунным, то ли с медным стволом, боек ему приделал, приспособил резину вместо спускового крючка. Не знал только, сколько пороху в патрон набивают, думал – под завязку. Набил два патрона, лист железный нашел – и айда с пацанами на водокачку – пробовать. Нажал на спуск – и больше ничего не помню, память отшибло напрочь. Очухался, вижу – все пацаны вокруг лежат, ложе моего ружья в щепках, лист железный весь дробью прошит – сработало! А что никто из нас серьезно не пострадал – слава Богу! Повезло.

Вообще-то пальнуть всегда тянуло, война закончившаяся действовала, может, инстинкт какой – не знаю. Только желание стрельнуть было неистребимо, прямо чесотка какая-то, честное слово!

Была у нас и такая забава – дразнить пожарных. Разожжем, бывало, костер под дверью пождепо, дверь чем-либо подопрем и ждем, когда они начнут выскакивать. Тогда мы – врассыпную!