– Селина, герцог и вы, граф, – тихо, но твёрдо произнесла я, понимая, что, кроме меня, это никто не сделает: тётушка на грани обморока, а кузине даже не придёт в голову попросить прощения. – Я приношу вам свои самые глубочайшие извинения. Это мой недосмотр и моя вина.

– Богиня-мать, богиня-мать, – зашептала тётя, жалобно всхлипывая. – Как же так? Как же теперь быть?

– Граф, вы же не оставите меня, – жалобно зашептала Элодия, обращаясь к Торнтону. – Я ведь люблю вас, так сильно люблю, что решилась на бесчестие, попрала нормы морали и закона. Великие, я на всё готова ради вас.

Я бы даже похлопала этому цирку, если бы не была так безумно зла.

– Лео, – предупреждающе произнесла Селина, внимательно наблюдая за братом, который был мрачнее тучи.

– Мы не смели бы вас просить, – вставила тётя, весь вид которой говорил о том, что она еще как смеет и очень надеется, что он спасёт их всех, сыграв роль добропорядочного графа. Боги, как же они наивны. – Слухи быстро распространяются, и слуги наверняка…

Как бы вышколены и верны ни были они герцогской чете, но правда всё равно вырвется на свободу. Не сегодня, так завтра или через неделю о позоре Элодии узнают все в столице. И не только в столице, а еще далеко за её пределами. Аристократы любят свежие сплетни. История обрастет новыми подробностями, и жизнь девчонки рухнет, затащив на дно и всех нас.

За себя я особо не волновалась. Там, в горах, мало кто будет смотреть на мою запятнанную репутацию. Но оставалась Делайн, и она точно не была виновата в проступке своей мелочной и эгоистичной сестры.

– Вы серьёзно думаете, что я повешу себе на шею это? – холодно произнёс граф, и я невольно поёжилась.

– Лео, – вновь повторила Селина и покачала головой.

– Думаете, мне нужна в жены глупая, высокомерная, склочная и эгоистичная дурочка, у которой даже хоть какого-то приданого нет за душой?

Конечно, в какой-то мере Торнтон был совершенно прав, но все равно слышать это было обидно. Одно дело – знать, а другое – слышать, как тебе этим тычут в нос. И как бы плохо я ни относилась к Элодии, она была моей родственницей, и тётю я любила.

– Граф. – Кузина побелела.

До неё наконец-то стало доходить, что, несмотря на её желание, красивые глазки и скандал, выйти сухой из воды у неё не получится.

– И я прошу вас освободить мою спальню и никогда здесь больше не появляться.

– Но как же… ведь все будут говорить.

– Вы думаете, это должно меня волновать?

Элодия снова всхлипнула. На этот раз по-настоящему.

– Давайте не будем всё усложнять, – вмешалась Селина. – Я понимаю, ситуация непростая, но выход должен быть.

– А давайте вы будете искать его в другом месте? А вы, госпожа Белфор, – холодные голубые глаза остановились на мне, – займитесь воспитанием своей родственницы. Я понимаю, что у вашей тёти не хватит мозгов, чтобы перечить этой девице, которая совершенно никого не слушает. Но вы-то сможете это сделать?

– Аккуратнее, граф, – едва сдерживаясь, ответила ему. – Что бы ни произошло, вам стоит выбирать выражения. Как настоящему представителю высшей аристократии.

– Не стоит мне указывать, что делать, госпожа Белфор. Особенно вам. Знаете, у меня создалось весьма стойкое мнение, что в вашей семье нормы морали и этики совершенно не приветствуются. Или, живя в глуши, вы все уподобились крестьянам.

– Леонард! – изумленно выдохнула Селина.

А я…

Я просто преодолела разделяющее нас расстояние и влепила ему такую звонкую пощечину, что чуть рука не отнялась.

В спальне наступила тишина, даже Элодия перестала всхлипывать и дрожать.

Я пожалела о своём поступке еще до того, как опустила руку. Но менять что-либо было поздно, свершившегося не вернуть.