Д. З. У вас есть очень интересные работы о том, что объединяет таких совершенно разных художников, как Казимир Малевич и Исаак Левитан. Вы говорите, что русская живопись, как и русская литература, не цель, а средство: средство уйти от боли. В это ваше понимание вписывается кто-то из нынешнего поколения художников?

Э. Б. Тут все зависит даже не от художников, а от зрителей – от заказчика, что ли. Как ни странно, это так. Потому что здесь очень важно, что есть национальное сознание и национальный характер отношения к искусству. Национальные характеры потребности в искусстве – скажем, французский и русский – совершенно разные.

Французское искусство закрытое в принципе. Оно вообще от зрителя не зависит. Искусство как бы демонстрирует свою красоту, свою самостоятельность. Оно доказало, что имеет право на самостоятельное существование. А вы – как хотите; если не нравится, проходите мимо. Вы много потеряете, но это уж ваше дело.

Искусство как таковое во Франции нужно именно для того, чтобы украсить жизнь. А у нас искусство нужно, чтобы прожить. Отсюда и соответствующее отношение к искусству. И эту потребность художник должен удовлетворять.

Это очень важно. И причину надо искать не столько в художниках, сколько в отношении к искусству в обществе. Я с этим сам лично сталкивался и сталкиваюсь.

Могу даже рассказать любопытную историю, которая со мной произошла прошлым летом. Я был в гостях за городом и пошел по лесу бродить: прошел деревню и пришел к маленькому старенькому мостику в лесу. А я обожаю эти мостики – как на моей с детства любимой картине «Мостик. Саввинская слобода» Левитана.

Я достаю блокнот и начинаю рисовать этот мостик. У меня дорожный блокнотик, я всегда в нем рисую. И тут у меня за спиной начинает стучать топор. А неподалеку на дорожке был завал: ивовые ветки какие-то, палки. Я понимаю, что, значит, уже расчищают.

Слышу – оттуда мужик кричит. Я не реагирую. Потом понимаю, что он мне кричит. И крик постепенно становится все более агрессивным: сплошной мат, такой серьезный. В конце концов я понимаю, что надо как-то реагировать. Делать вид, что не слышишь, глупо. Но реагировать надо по возможности спокойно. Он кричит: «Иди сюда, трам-там-там!» А я говорю, что занят, работаю: «Если вам надо, идите сами сюда».

«А что ты там делаешь?» – «Рисую». И вдруг пауза. И он совершенно другим голосом говорит: «Вы рисуете? А вы что, художник?» Я говорю: «Да, художник». – «Ну вы меня извините. Я выпил. Вы, пожалуйста, на меня не обижайтесь…» Потом мы с ним даже разговорились очень мило.

Я просто хочу сказать: где бы это могло быть, кроме как в России? Нет, я думаю, нигде. Если бы мне рассказали, что кто-то такое слышал или видел, я бы не поверил. Но это было со мной.

У нас же даже выражение есть – «святое искусство».

Вот, это об этом оно и есть. Вроде бы пошлые слова, а вот как получается.

Д. З. Сейчас вы делаете две большие работы, «Русские загадки» и «Русские говоры». У меня, кстати, возник вопрос: почему, как вам кажется, в русском языке так много синонимов слова «растяпа»? У вас, кажется, шесть или семь разных картинок на эту тему.

М. Ш. Ну, не только на эту тему. Вот, например, слово «украсть» – на сегодняшний день я уже собрал около 300 синонимов: слямзить, тяпануть… Смешнейшие слова. Ну, и растяпа: видно, все это наблюдалось в природе русского бытия. Понимаете, я ведь ищу смешные слова. Это для того, чтобы привлечь внимание ребенка. В основном задача сводится к тому, чтобы через иллюстративный материал попытаться заинтересовать ребенка и сделать так, чтобы он запомнил эти слова. Пусть они будут дразнилками, пусть они будут его смешить или смешить его друзей, когда он будет их повторять.