– Никто не знает, – сказал он. – Ну, теперь никто, кроме тебя.

В этот момент я никак не могла понять, почему он рассказал мне об этом, почему Джесс доверился мне, а никому другому, рассказав всю правду о своей жизни. Я подумала, это значит, что он решил, что я особенная, что я, может быть, всегда нравилась ему так же, как он мне.

Теперь, оглядываясь назад, я знаю, что все было совсем наоборот. Я была девушкой на заднем плане его жизни – именно поэтому он чувствовал себя со мной в безопасности.

– На самом деле меня никогда не интересовало плавание, – сказала я, чтобы успокоить его. Я сказала так потому, что это было правдой. Но мои слова оказали мне двойную услугу.

Теперь я знала, кто он на самом деле, и я по-прежнему любила его. И это отличало меня от всех остальных.

– Мои родители владеют книжным магазином, – сказала я. – «Blair Books».

– Да, – проговорил он, – я знаю. То есть я свел концы с концами. – Джесс улыбнулся мне, а потом отвел взгляд в сторону. Продолжая путь, мы завернули за угол и оказались на шоссе.

– Они хотят, чтобы я когда-нибудь стала владелицей магазина, – сказала я. – Родители всегда дарят мне толстые романы и говорят, что однажды я полюблю чтение так же, как они, и… Я не знаю.

– Чего? – спросил Джесс.

– Я ненавижу читать книги.

Джесс, удивленный и довольный, улыбнулся. Он поднял руку вверх, предлагая свою ладонь. Он доверился мне, потому что считал меня посторонней, и только сейчас понял, что я – друг.

Рассмеявшись, я отошла на шаг и подняла вверх свою руку. Мы ударились ладонями, а потом Джесс на секунду задержал мою ладонь в своей.

– Ты пьяная? – спросил он меня.

– Чуть-чуть, – ответила я. – А ты?

– Чуть-чуть, – повторил он за мной.

Джесс не отпускал мою руку, и я подумала, может быть, всего лишь, может быть, он собирается поцеловать меня. А потом я решила, что думать так – безу-мие. Этого никогда не произойдет.

Позднее, когда мы с Джессом всем делились друг с другом, я спросила его, о чем он тогда думал. Я поинтересовалась у него в ту секунду, когда он держал мою руку в своей, как раз перед тем, как нас нашли копы, собирался ли он поцеловать меня. Джесс ответил, что не помнит. Он сказал, что точно ощутил лишь то, как я красива. Джесс признался, что помнит только, что заметил веснушки у меня под глазом. И да, возможно, он собирался меня поцеловать.

Но мы никогда не узнаем этого.

Потому что, как только я собрала в кулак всю свою уверенность и в предрассветный час заглянула прямо в глаза Джесса, нас ослепил удивительно яркий свет фонаря полицейского офицера, направленный прямо нам в глаза. Мы шли пьяными по тротуару и были пойманы на месте преступления.

После долгой и скучной бестолковой лжи и двух неудачных выдохов в трубочку анализатора алкоголя мы с Джессом сидели в наручниках у стены в полицейском отделении Эктона, ожидая, когда нас заберут.

– Родители меня убьют, – сказала я. – Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы мой отец говорил с такой злостью, как сегодня по телефону.

При ярком освещении в полицейском участке губа Джесса казалась бордовой, следы от укусов букашек на моих лодыжках покраснели.

Я думала, что Джесс в ответ скажет мне, что ему еще хуже, что его родители, несомненно, еще нетерпимее. Но он этого не сделал. Зато он сказал:

– Прости.

– Нет, – сказала я, тряхнув головой. Я никогда не осознавала, как часто меня выдавали руки, если только я не сдерживала свои жесты. – Это не твоя вина.

Джесс пожал плечами.

– Возможно, – сказал он. – Но я все равно прошу прощения.

– Ну, тогда… Я тоже прошу прощения.

Он улыбнулся:

– Извинения приняты.