– Пожарь.

И вот тут до меня доходит, кому я собираюсь продемонстрировать свои кулинарные навыки. Угу. А потом скормить ему же результат. Кровь приливает к щекам. Повар из меня – сильно так себе. Детдомовские обычно не умеют готовить, но до тринадцати лет я жила в семье, так что кое-что все же умею.

– Глазунью, да? – выдыхаю с надеждой. Ибо это все, что я могу.

– Хозяин – барин, – разводит руками Комиссаров. Если мой передатчик все еще в строю, кажется, от него опять исходят волны веселья. Но это неточно, ага. С виду он, как и всегда, сама невозмутимость. Наклоняется к примчавшейся вслед за хозяином кошке и чешет ту за ухом.

Черте что! Все сильней нервничая, я оглядываюсь в поисках сковородки. Понимая мое затруднение, Савва сам открывает шкафчик, достает все необходимое – сковороду, лопаточку. Масло, соль, перец… Что-то еще. Нет, это я не буду использовать. Ставит передо мной парующую чашку кофе и, отойдя от огромного кухонного острова, видимо, чтобы мне не мешать, подпирает задницей холодильник. Кошка трется у его босых ног.

Конечно же, как назло, яичница пригорает, в то время как сверху – не прожаривается до конца. Я перекладываю на тарелку себе два яйца, а ему – четыре. Комиссаров достает приборы – слава богу, для поедания яичницы достаточно вилки и ножа. Вполне стандартных. Ножом за эти две недели я почти овладела, но под его взглядом мне все равно неловко.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно!

Я что, это впрямь сказала? Вот идиотка! Что на уме – то и на языке – это про меня. Тычу вилкой в желток, тот растекается по тарелке. Вместе с соплями, в которые превратился недожаренный белок.

– Опять болит?

– Нет. Дело в другом. Не берите в голову. И не давитесь вы этой гадостью, ради бога. Дайте! Это совершенно невозможно есть.

Соскальзываю вниз со своего барного стула и тянусь к его тарелке. Которую Савва и впрямь мужественно пытается опустошить. Не знаю, какого черта творю. И почему меня вообще так подорвало. Вообще-то я не склонна к рефлексии и истерикам, но тут… Не знаю, все не то! Меня манит красивая жизнь, зачаровывает. Но давайте будем откровенными – даже если я выучусь, даже если вывернусь наизнанку, какой у меня шанс не закончить так, как заканчивает большинство моих сестер по несчастью? Ребенок в двадцать, ненавистная работа и вечерние посиделки с мужем под бутылочку горькой.

– Тая…

– Извините. Просто… все навалилось. Еще и вас втянула.

– Ну, допустим, я втянулся сам. По доброй воле.

Пока я без помех счищаю яичницу в мусор, Савва берется мыть сковороду.

– Да, но я не понимаю, зачем вам это надо.

– Затем, что я тоже вышел из интерната. И знаю, как нелегко тем, кто начинает новую жизнь. Я хочу, чтобы у этих ребят появился шанс.

– Как раз о своих шансах я и думала, когда…

– Психанула.

– Ну, да. Извините, – зачем-то добавляю опять и переступаю с ноги на ногу, наблюдая за тем, что делает Савва. А делает он, похоже, то, что мне самой не удалось. Яичницу.

– Брось. Мне понятна твоя растерянность. Но поверь, шанс есть у каждого. Тут главное, не сдаваться. Звучит банально, но жизнь показывает, что упорство всегда вознаграждается. Кстати, кажется, тебе нравится твоя работа. Это уже полдела.

– Мне нравится Сэвен. Не скажу, что я всю жизнь мечтала тереть полы, – ворчу, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть, что он делает. Замечая это, Савва вскидывает бровь:

– Ты как относишься к омлету? Нормально?

– Да вроде.

– Белковый омлет. Это то, что я прошу приготовить каждого шефа, которого принимаю на работу.

– Правда? А что еще? – с жадностью впитываю в себя информацию. Мне и впрямь ужасно любопытно.