– Да я немного наслышан о вас и глаза имеются. Буду хлопотать на правлении, чтобы поставить вас бригадиром – правой рукой вы у меня будете. Впряжёмся в общий воз?

– Подумаю, – уклончиво ответил Степан.

Вечером этого же дня на пороге у Степана возник Сергей Сергеевич. Под мышкой он держал какие-то крупные бумаги, свёрнутые в несколько слоёв.

– Степан Вениаминович, без приглашения я, побеседуем?

– Проходите, – недоумевал Степан.

За столом разговор получился деловой и интересный. Бумаги оказались картами севооборотов. Сергей Сергеевич сетовал, что часть карт утрачена в результате пожара через несколько лет после того, как Степан уехал из деревни.

– Я уж тут со старожилами так и этак крутил, не всё ясно для меня. Быть может, вы помните от отца хотя бы по полям в Липовке? По сводкам из архива сельхозуправления проходит яровая рожь, тогда как по севооборотам её нет и вообще не сеем последние годы, а жаль. Я бы хотел возродить эту культуру.

– Всё помню, и рожь яровую точно сеяли, – обрадовался Степан, чем расположил гостя.

– Слушай, Степан, мы ведь с тобой вроде годки, давай без этих «вы» да навеличиваний.

– Добро, – коротко бросил Степан.

После этой беседы за Степаном закрепили бригадирство, а молодые люди стали дружить семьями. Сдружились их супруги – Надя и Люба.

Однажды в доверительной беседе Сергей признался:

– Больше всего меня к тебе расположило то, что ты к рюмочке не пристрастен.

– Школа жизни была хорошей, да ещё вон Надюшке моей спасибо, через это пойло я бы и её потерял и не сидел бы тут перед тобой.

Сергей оказался тем человеком, которому Степан смог открыться и рассказать всё наболевшее, порушившее его судьбу с отроческих лет.

Лет через пять Степан уже прочно пустил корни на родине: вошёл в новый дом, развёл большой двор – скотину, сад-огород. Надежда накопала на старой усадьбе маков, развела в палисаднике. На сомнения Степана, к добру ли цветы те, ответила:

– Это память тебе материнская, что же тут плохого?

Не всё сразу получалось у молодой хозяйки. Раздаивать корову-перватку, бьющуюся смертным боем, привозили Глафиру. Многому научила она Надю. А когда деревня Липовка развалилась совсем, Царапкины, посовещавшись, забрали одинокую Глафиру, поселили по соседству в старенький домик, который Степан подлатал на совесть. Глафира стала водиться с малышами, заменять недостающую в семье бабушку.

В семье было уже трое детей. Зато жили они теперь безбедно и вольготно, спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне.

А когда Глафира приказала долго жить, Царапкины похоронили её с почестью, как родную.

Повидался Степан наконец с другом детства. Леонид приезжал на похороны отца, забрал мать в город на жительство.

До полуночи просидели друзья на кухне. Было что вспомнить. Прошлое – та страшная история в семье была негласным табу, но с Лёнькой Степан мог выговориться. И не только то плохое было на памяти. Друзья до колик смеялись, вспоминая свои проделки, порой не безобидные, рисковые, как ныряние с ведром на голове, например, обучение стрельбе из двустволки без ведома взрослых. Вспомнили и о рыболовном крючке. Степан рассказал другу, как укрепила его эта история и как жестоко он поплатился за правду…

Вскоре после отъезда друга Степан работал на прибивке влаги на ближнем поле от деревни. На развороте вдруг увидел бегущих по полю своих ребятишек: мальчишки махали кепками, дочка Верочка белым платком. У Степана впервой зашлось сердце: что-то случилось дома?! Надя? Пожар? Он заглушил движок и, выпрыгнув из трактора на слабеющих ногах, думал, что бежал, на самом деле едва плёлся к детям. Но по мере приближения увидел, что ребятишки улыбаются и силятся докричаться до него: «Ааша ехалаа!» Чуть отпустило, он присел в борозду, дети окружили его: «Папка, папка, к нам тётя Наташа приехала!»